Вихрь
Шрифт:
«Назовите себя, иначе я прекращаю разговор».
«Ваше право, доктор Коул. Но я пытаюсь вам помочь, так что лучше вам не торопиться. Знаю, сегодня вы навещали брата. Мне известно о вас еще кое-что. Вы работаете в приюте и принимаете участие в судьбе одного пациента, Оррина Матера. Про Джефферсона Боуза мне также известно. К полисмену Боузу у вас тоже интерес».
Она молча вцепилась в трубку так, что свело пальцы.
«Я не утверждаю, что вы с ним спите, но вы проводите с ним многовато времени, а ведь вы только недавно познакомились. Вы хорошо его знаете? Советую поразмыслить об этом».
Повесить трубку или слушать дальше, чтобы потом пересказать Боузу, чего хотел звонивший?
«Если ваша цель — напугать меня, то…»
«Чем вы слушаете? Не напугать, а помочь. Помощь будет вам очень кстати. Вы не представляете, во что вляпались. Что этот Боуз рассказал вам о себе, доктор Коул? Назвался единственным честным копом по всей хьюстонской полиции? Наплел, что хочет разгромить сеть торговли препаратом долголетия? Позвольте, я обрисую вам Джефферсона Боуза немного по-другому. Портрет получится несколько отталкивающий. Карьера в полиции у него не задалась, повышение ему не светит. Он упорно донимает ФБР своей теорией нелегального ввоза в страну химических средств при содействии местного импортера, но от него отмахиваются. Для поддержки своих обвинений он состряпал доказательства — какие-то показания умственно отсталого ночного сторожа. Для этого он не побрезговал соблазнить сотрудницу приюта.
Вами воспользовались, лучше вам взглянуть правде в глаза».
«Идите к черту!»
«Не верите — не надо. Ваше право. Мы можем так проспорить всю ночь. Но я же говорю, моя цель — помочь вам. Или помочь вам помочь вашему брату Кайлу, если так вам больше нравится. Надо отдать полисмену Боузу должное — не все, что он говорит, полная чушь. Кое-кто в Хьюстоне связан с торговлей препаратами долголетия, это факт. Торговля эта нелегальная, тоже факт. Но задайте себе вопрос, если раньше не задавали: так ли плохо то, чем они занимаются? Что дурного в том, чтобы прожить лет на тридцать-сорок дольше? Какое у властей право лишать нас такой возможности? Это, видите ли, мешает их социальному планированию…»
«Если вы пытаетесь что-то мне доказать…»
«Я побуждаю вас мыслить нестандартно, доктор Коул. Вы молоды, здоровы, вам марсианские снадобья ни к чему — и ладно. Но вы иначе запоете, когда начнет обвисать кожа, когда в жизни вам уже ничего не будет светить, только больничная койка да могила. Хорошо, до этого еще далеко. Но мало ли что? Скажем, вам поставят нехороший диагноз — не через много лет, а на следующей неделе: рак в четвертой стадии, против которого обычная медицина бессильна. Препарат жизни — это не только долголетие. Вы проживете дольше, потому что он у вас внутри, находит в организме поврежденные клетки, опухоли и все такое. Он излечит вас от рака. Вы по-прежнему за запрет этого препарата? Хотите обречь саму себя на смерть во имя какой-то „геномной безопасности“? Вы уж меня простите, но это уже полная ерунда!»
«Какое это имеет отношение к…»
«Повторяю, прямо сейчас это лечение вам без надобности. Допускаю, что вы такая упрямая и принципиальная, что лично вам оно вообще никогда не потребуется. Но напомню, это лечение, лечение того, что иначе не лечится — болезней тела и, кстати, мозга».
«Все это какой-то абсурд», — выдавила она едва слышно.
«Наоборот, я видел это собственными глазами».
«То, о чем вы говорите, преступление».
«Я говорю о пузырьке размером с ваш указательный палец, с бесцветной жидкостью внутри. Представьте, что она значила бы для Кайла. Вы забираете брата из „Лайв Оукс“ и даете ему препарат. Сначала лихорадка, но пройдет пара недель — и он будет как новенький, вся поврежденная мозговая ткань полностью восстановится, во всяком случае, к нему вернется
Несмотря на жару и на стекавший по ее щеке пот, Сандра похолодела. Занавески на окне трепал ветерок, в дальнем углу комнаты мигал в немой истерике телеэкран.
«Я не принесу Оррина в жертву».
«Какая еще жертва? Штат возьмет Оррина на свое попечение. Что в этом страшного? Чисто, ежедневный уход, ночевкам на улице конец, по-моему, очень достойный результат. Или вы совершенно не доверяете той системе, в которой трудитесь? Если это такой уж плохой вариант, то, может, вам лучше заняться в жизни чем-то другим?»
Может, и нужно. Может, она уже сделала это. Может, ей вообще не следовало слушать незнакомца.
«Откуда я знаю, что вам можно верить?»
«Достаточно этого моего звонка вам. Пожалуйста, поймите, это никакая не угроза. Я просто пытаюсь заключить с вами сделку. Да, гарантий быть не может. Но нельзя ли рискнуть, когда на кону будущее вашего брата?»
«Вы — всего лишь голос в телефоне».
«Хорошо, сейчас я прекращу разговор. Мне не нужно ваше „да“ или „нет“, доктор Коул. Просто обдумайте ситуацию. Если вы изберете верный путь, то будете вознаграждены. Остановимся на этом».
«Но я…» — начала было она.
Бесполезно. Звонивший оборвал связь.
Она все пересказала Боузу, удивляясь своему спокойствию, хотя удивляться было, наверное, нечему — тому способствовали два бокала вина, которые она осушила, дожидаясь его. Ее мать, именно так поступавшая в напряженные моменты, говорила, что после двух бокалов ей «море по колено». Она взглянула на этикетку на бутылке калифорнийского вина и усмехнулась: оно называлось «Солнечное мелководье».
— Мерзавец! — сказал Боуз.
— Самый что ни на есть.
— Наверное, он за тобой следил. И имеет связи, иначе как бы он выяснил, кого ты навещаешь в… — как это называется?
— Комплекс проживания и ухода «Лайв Оукс».
— Там содержится твой брат?
— Да, Кайл.
— Ты не говорила мне про своего брата.
— Это не значит, что я что-то от тебя скрываю.
Он посмотрел на нее с интересом.
— У меня и в мыслях этого нет. Лучше скажи, ты ничего особенного не заметила, когда ездила туда? Незнакомое лицо, машину?
— Ровным счетом ничего.
— Что это был за голос?
— Я бы сказала, что он принадлежит мужчине в летах, хладнокровному… Пожалуй, это все. — Она надеялась, что в ее телефоне должен был сохраниться номер звонившего, и была разочарована, естественно. — Я даже не знаю, с чего он решил, что есть смысл пугать меня или шантажировать. Конгрив уже отнял у меня дело Оррина. Никакого решения как врач я все равно принять не смогу.
— Если тебя не скомпрометировать. Ты остаешься для них опасной. Если дело дойдет до суда, ты можешь дать показания против Конгрива, а то и обратиться к властям и рассказать все, что тебе известно.