Вихри Мраморной арки
Шрифт:
«Буря» и этот самый «Эндшпиль» с Хейли Миллс идут недалеко от Лестер-сквер. Если на них билетов не окажется, можно попытать счастья в кассе на Лайл-стрит.
Опасения подтвердились — на «Бурю» ни одного билета. Я зашагал дальше, к театру «Олбери».
На «Эндшпиль» нашлось пять билетов в центре третьего ряда партера.
— Замечательно! — обрадовался я и шлепнул в окошко «Американ Экспресс», попутно отметив, как же сильно все изменилось.
Раньше я бы искал что-нибудь на галерке, под потолком, где мы вцеплялись в подлокотники, чтобы не кувырнуться
Раньше, вспомнил я безрадостно, рядом стояла бы Кэт и лихорадочно подсчитывала, не рухнет ли наш бюджет от этих дешевых билетов. А теперь я беру третий ряд партера, не интересуясь ценой, а Кэт катит в «Селфриджес» на такси.
— Какое тут ближайшее метро? — спросил я у кассирши, забирая билеты.
— «Тотнем-Корт-Роуд», — ответила девушка.
Я сверился со схемой. По Центральной (красной) ветке до «Холборна», а оттуда по прямой до «Южного Кенсингтона».
— Как туда пройти?
Девушка, звякнув многочисленными браслетами, махнула рукой куда-то на север.
— По Сент-Мартинс-лейн.
Я послушно двинулся по Сент-Мартинс. Потом по Монмут, потом по Мерсер, Шафтсберй и Нью-Оксфорд. Нет, «Тотнем-Корт» явно не ближайшая — но что теперь поделаешь? А такси — неспортивно.
Полчаса ушло на дорогу до станции, еще десять минут до «Холборна» — и только тут я сообразил, что театр «Лирик» был в каких-нибудь четырех кварталах от «Пикадилли-Серкус»… А еще я забыл, какая это глубокая станция, какие там бесконечные эскалаторы. Казалось, они уходят на милю в бездонную пропасть. Прогрохотав по ребристым деревянным ступеням, я зашагал по переходу, кинув взгляд на часы.
Полдесятого. До конференции еще уйма времени. Интересно, когда Старикан появится? «Если он на машине из Кембриджа, — высчитывал я, спускаясь по короткой лестнице за мужчиной в твидовом пиджаке, — то ехать ему где-то час с…»
Вихрь налетел на нижней ступеньке. Даже не вихрь на этот раз, а как будто дверь в холодное помещение открыли.
«Подвал», — мелькнуло у меня, когда я уцепился за металлический поручень. Нет. Еще холоднее. До костей пробирает. Холодный склад для мяса. Морозильный цех. И какой-то резкий химический привкус, вроде дезинфекции. Тошнотворный запах.
Да нет, какой же это морозильный цех? Это биолаборатория. А вонь — формальдегид. И то, что в нем хранят. Я плотно сжал губы, задержал дыхание, но сладковатый тошнотворный аромат уже забил ноздри и глотку. Нет, это не биолаборатория, осенила меня жуткая догадка. Это мертвецкая.
И вдруг все кончилось, как будто дверь захлопнули так же резко, как и распахнули. Однако ледяной воздух еще пощипывал ноздри, а во рту стоял мерзкий привкус формальдегида. Разложения, смерти и тлена.
Я застыл на нижней ступеньке, хватая воздух мелкими глотками, меня обтекали пассажиры. Мужчина в твидовом пиджаке уже заворачивал за угол. Он должен был почувствовать. Прямо передо мной ведь спускался. Я кинулся за ним, обогнав пару ребятишек, индианку в сари, домохозяйку с авоськой, и наконец настиг его у выхода на переполненную платформу.
— Вы
Он сперва встревожился, потом, выслушав, терпеливо объяснил:
— Вы из Штатов, да? Понимаете, когда поезд заходит в туннель, за ним обычно следует поток воздуха. Так всегда бывает. Опасаться нечего. — Он многозначительно посмотрел на рукав, в который я вцепился.
— Но там же ледяным холодом дохнуло! — возразил я. — И…
— Ну да, тут река совсем рядом. — Мужчина начал терять терпение. — Позвольте! — Он высвободил рукав. — Приятного отпуска. — С этими словами он скрылся на дальнем конце платформы, просочившись сквозь толпу.
Я не стал догонять. Ничего он не почувствовал. Как же так? Он ведь шел прямо передо мной…
Или меня мучают непонятные галлюцинации, а никакого вихря нет и не было.
— Наконец-то! — Женщина рядом посмотрела в сторону тоннеля, и я увидел, как оттуда вылетает поезд. На ветру затрепетал отклеившийся уголок афиши и взметнулись светлые волосы женщины, стоявшей ближе всего к краю. Она, не обращая внимания, повернула голову к своему спутнику и поправила сумочку на плече.
И снова холодная волна, несущая запах химикатов и разложения, гнилостную вонь.
Я поглядел в дальний конец платформы, думая, что уж в этот-то раз мужчина должен был почувствовать. Однако он как ни в чем не бывало заходил в вагон, окружавшие его туристы тоже в полном неведении переводили взгляд с поезда на развернутую карту-схему.
Неужели никто ничего? Тут мой взгляд наткнулся на пожилого темнокожего пассажира в клетчатом пиджаке, где-то посередине платформы. Вздрогнув под порывом ветра, он втянул седеющую голову в плечи, как черепаха в панцирь.
Вот он точно почувствовал! Я дернулся было туда, но седой уже вошел внутрь, и двери начали закрываться. Даже бегом мне его не догнать.
Я протиснулся в закрывающиеся двери ближайшего вагона и прислонился к ним изнутри, дожидаясь следующей станции. Там я выскочил, придерживая дверь, проверить, не выходит ли тот седой. Он не вышел. И на следующей. И на «Бонд-стрит». Никого.
— «Марбл-Арч»! — объявил лишенный выразительности голос, и за окнами показались выложенные плиткой стены.
Что же там такое на «Марбл-Арч»? Когда мы с Кэт жили в «Королевской плесени», столько народу не было. Такое впечатление, что весь поезд выходит.
А седой? Я высунулся из дверей, пытаясь разглядеть.
В толпе не видно. Но стоило сделать шаг на платформу, как меня тут же оттеснила почти такая же толпа заходящих.
Я пошел вдоль состава, пытаясь, вывернув шею, выловить взглядом клетчатый пиджак в этом людском море.
— Осторожно, двери закрываются! — возвестил голос из динамика, и старик проехал мимо меня в медленно набирающем ход вагоне.
«Куда теперь?» — размышлял я, стоя на опустевшей платформе. Обратно на «Холборн», посмотреть, не подует ли снова, и попробовать отыскать еще одного свидетеля? Такого, который не поспешит заскакивать в поезд?