Вихри перемен

Лапин Александр Алексеевич

Тетя Шура, могучая, широченная в плечах, поднимается со скамейки первая и командует:

– Галя! Таня! Вы за мной держитесь! Не отставайте ни на шаг. Помните – Москва она бьет с носка. – И вдруг ее озабоченное круглое лицо с выщипанными бровями и напряженным ртом умильно заулыбалось. – У-у, какие мы! – она гладит рыжего котенка, взобравшегося на край корзинки. А потом с ходу добавляет: – Пошли!

Операция началась. Они бодро вылетели из дверей электрички на засыпанный мусором перрон. И след в след за теткой-ледоколом понеслись к виднеющемуся

вдали вокзалу.

Два замызганных мента, стороживших добычу на выходе с перрона, равнодушно скользнули по ним взглядом. Что с них взять? Впереди, как танк, тетка богатырь в китайском пуховике с огромными еще пустыми баулами. Слева – хрупкая невысокая девушка в дутой куртке и алой шапочке, глаза большие, красивые. Справа – длинноногая девчонка подросток в потертой шубке и сапогах на платформе.

Проскочили первый заслон. И вышли на привокзальную площадь.

Тут народ с электрички встречает следующая группа по интересам. Целый выводок разноцветных цыганок в пестрых юбках и кожаных куртках сверху. Смуглолицые, черноволосые, они принимаются цепляться к добыче.

– Эй, молодая! – окликает Галинку пожилая неопрятная рома в солдатском длинном бушлате, из-под которого выглядывает цветастая юбка. – Позолоти ручку. Я тебе всю правду расскажу!

А сама шарит по ней глазами. И тянет коричневую, окольцованную золотыми перстнями руку все ближе и ближе.

Галинка боком-боком старательно обходит эту стаю цыганок, стараясь, как учили, не ввязываться с ними ни в какие разговоры-переговоры…

А Танька-пигалица попадает. Её, как вороны голубицу, окружают молодые цыганки. И начинают обрабатывать, затягивая, как в сети, в хитрый разговор о жизни и любви…

Однако не на тех они напали. Галинка уже знала, что бывает со слишком общительными молодайками. Через несколько минут они останутся, как общипанные курицы. Без денег и без украшений.

Но еще лучше, чем она, знает это тетя Шура. Цыганки просчитались. Она, как бульдозер, врезалась в стаю, окружившую Таньку. И расталкивая по ходу могучими плечами молодых рома, буквально выхватила оторопевшую девку из рук золотозубых, черноволосых, шумных восточных красавиц.

Взяла за руку и потащила за собою – в одной руке огромная сумка, в другой Танька, которая по ходу действия еще что-то лопочет в свое оправдание:

– Она мне правду сказала! Про мою жизнь! Она мне сказала: «Я знаю, что ты потеряла свою первую любовь!» И откуда она знает? А, тетя Шура? Ну откуда?

Но тетя Шура, не останавливаясь и не оборачиваясь, отрывисто чеканит:

– Все мы потеряли свою первую любовь. Они это знают… На этом и цепляют дурочек вроде тебя. А потом ты потеряешь невинность… И они тебе это тоже припомнят…

Но дискутировать некогда. Впереди замаячили группки наперсточников. Как саперы мины, они расставили свои ловушки.

Эти берут в оборот другим. Ловят лохов с электричек на жадности и азарте.

Тетя Шура и девушки быстро проскочили мимо. Но дальше начали тормозить.

Пошел блошиный рынок. Бабульки разложили

на бетонных парапетах и в ящичках свои овощи-цветочки. Какие-то черные, как грачи, люди торгуют разноцветными пакетами. Бродяги толкают всякое старье. Нищие тусуются с табличками в руках и, завидев их, принимаются гнусавить: «Сами мы не местные…»

Но уже недалеко вход в метро. И они снова устремились вперед.

Уже через несколько секунд наша троица уперлась в берег человеческого потока, устремившегося к горловине тоннеля.

Урча и поскрипывая, металлическая лента эскалатора торопливо перерабатывает толпу провинциальных мешочников.

Навстречу им из небытия возникают и проплывают мимо вверх лица из другого встречного человеческого потока. А механический голос из динамика подбадривает всех и строго убеждает в том, что надо стоять справа, держаться за резиновые черные поручни и пропускать тех, кто торопится и бежит сломя голову по самодвижущейся лестнице вниз.

– Ну вот, девчонки! Давайте так! – командует уже на платформе тетя Шура. – Сначала двинем в «Елисеевский» за продуктами. Там даже сейчас еще можно успеть занять очередь. До открытия. А потом пойдем по «золотому треугольнику».

Галинка не стала спрашивать, что такое «золотой треугольник». Она уже знала, что так женщины с «колбасных электричек» называют связку главных магазинов столицы: ГУМ, ЦУМ, «Детский мир» и окружающие их стихийные рынки, на которых можно купить все.

Она только подумала, что обход надо начинать с «Детского мира», так как ей жена брата заказала сапожки младшему на зиму. Но дискутировать некогда.

– Вы только от меня не отставайте! – добавляет атаманша. И устремляется к переднему вагону, где народу всегда поменьше.

Дальше стремительный бросок поезда от станции к станции. Чудовищная давка, в которой Галинку прижимают прямо к противоположной двери вагона.

И, наконец, длинные переходы по подземным галереям.

В этом путешествии по подземному миру, плывя в потоке людей, она так и не успела толком разглядеть прославленных красот Московского метрополитена. И в памяти ее фрагментарно запечатлелись то скульптуры бородатых партизан на «Белорусской», то медные чеканки на «Пушкинской». Да еще люстры неизвестно где. И главное – толпы разнообразных человеческих особей, несущихся в разных направлениях…

* * *

…Ошибочка вышла в расчетах. Они не успели к открытию. И хвост очереди в «Елисеевский» гастроном уже стоял на бывшей Тверской, растянувшись метров на двести. Они сначала уткнулись, а потом пристроились в этот хвост. И тетя Шура, тронув за рукав, торопливо спросила стоявшую в очереди женщину:

– А что дают?

Вполне обеспеченная, судя по модной дубленке и сапогам, молодая москвичка метнула в них острый взгляд и раздраженно ответила:

– Ничего не дают! Очередь при входе… Понаехали тут… Москва вам резиновая, что ли?.. – и отвернулась, зло поджав накрашенные модной помадой тонкие губы.