Викинг туманного берега
Шрифт:
– Да.
– Я так и думал. Дело в том, что я и сам бы обратился к тебе, чтобы ты выполнил задание как Регулятор, а заодно спас девушку. То, что я ставлю задание на первое место, не должно тебя отталкивать – мы, Хранители, вынуждены быть циничными, ибо слишком велика ответственность. А дело вот в чем… Посольство Харальда преследует уж больно объемные цели. Конунг слишком тщеславен, он задумал одну проделку, которая удалась князю Владимиру, – Косматый готов креститься, чтобы жениться на августе, то есть дочери императора, принцессе. Правда, у базилевса Василия сплошь сыновья, но среди императорской родни найдутся и молодые
– Помешаю, – сощурился Эваранди. – Так помешаю, что…
Романус с сомнением поглядел на него.
– Беспокоит меня твое неуемное нетерпение, Эваранди, – проворчал он. – Ты еще не привык к неспешному течению жизни в IX веке, а надо бы. На поиски любимой следует отправляться с холодным спокойствием. Чтобы подавить твою горячность… – Хранитель обернулся к горам: – Видишь, туда, к перевалу, уходит дорога? Ею почти не пользуются, хотя она довольно коротка. Возьми лошадь в конюшне у Гомеза и езжай по ней за горы. Спустишься по ущелью и выедешь на берег моря. Коня оставишь в устье ущелья, где есть вода и трава, а сам ступай к морю. Садись на песочек и просто посиди, полюбуйся будущим морем. Обдумай жизнь, отрешись от суеты, обрети внутренний покой. Часа тебе хватит, хотя спешить некуда – посольство сперва отправится в Роскилле. Возможно, завернет в Уппсалу, а уже затем двинется к Альдейгьюборгу, то бишь Ладоге. Поднимется по реке Олкоге до Верхнего волока, доберется до Днепра… Путь долог.
– Спасибо за совет, Хранитель, – поклонился Эваранди. – Так я и сделаю.
Зайдя в «камеру хранения» (бывший храм Януса), он отпер свой шкафчик и переоделся.
Штаны из черной кожи, мягкие сапожки с завязками, длинная льняная рубаха. Повесив на плечо сумку, в которой лежали кольчуга и шлем, опоясавшись мечом, а свободной рукой подхватив куртку (было тепло), Костя пошагал по Главной улице, проходя между величественным египетским храмом, заставленным массивными пилонами, и стройными колоннадами эллинского периптера, смахивавшего на Парфенон.
Улицу покрывали тесаные каменные плиты, но ни одной машины в Интермондиуме не водилось – только пара повозок скрипела в конце улицы да пешие расхаживали, чтобы себя показать да на людей посмотреть.
Забежав в харчевню «Ешь как хочешь!», Эваранди прикупил хлебца, маленький кувшинчик вина, закупоренный пробкой, сыру, жареного мяса, остывшего, но пахучего, и перешел улицу, направляясь к платной конюшне.
Гомез был старичком шустрым, но до того усохшим, что казался ожившей мумией. Сговорились за пару серебряных монет.
Оседлав чалого, спокойную конягу без придури, и переложив наконец-то тяжелую сумку на покладистое животное, Плющ пошагал к Восточным воротам, ведя скакуна в поводу.
Дорога к горам ничем особенным примечательна не была, разве что обочинами своими, вдоль которых, по римскому обычаю, расположились могилы – простые плиты, надгробья, а то и маленькие пирамидки шли в два ряда,
Чему удивляться? Интермондиуму многие тысячи лет, много тут народу прошло, кое-кто и задержался – навеки.
Дорога вильнула и потянулась извилистым ущельем, где цоканье копыт отдавалось звонким эхо.
Долго ли, коротко ли тянулся путь, но и он кончился. Сразу.
Вот только что кремнистая грунтовка отдавалась топотом, и все, дальше поляна, ручеек, и даже коновязь – из скалы выходило этакое полукольцо из серебристого металла толщиной в ногу.
Вряд ли, конечно, это коновязь, но захлестнуть поводья можно. Отсюда коняга и до травы дотянется, и вода вон. Холодная. Чистая.
Сняв седло и поклажу, Эваранди неторопливо отправился к берегу, волнуясь в душе, – было светло, однако и скалы, и само небо было пронизано красными лучами. Но это был не закат.
Выйдя к морю, Костя замер.
Не слишком широкая полоса берега изгибалась дугой, уходя за горизонт и тая в дымке. Спокойные волны, набегая из морской дали, слабо, будто из последних сил, выкатывались на пляж. Волны отливали багрянцем и темной синевой, ибо в небе царило красное Солнце.
Оно было огромно. Занимая едва ли не четверть небосвода, светило ощутимо грело, а того сумрака, что бывает на закате, не наблюдалось и в помине.
Ясный день, только в багровых тонах.
Солнце не слепило, на него можно было смотреть, хотя увлекаться не стоило. Колоссальный диск алого огня висел в безоблачном небе цвета сапфира – никакой тебе легкомысленной лазури, сплошная густая синева.
И тишина…
В мире стояло абсолютное безмолвие. Только волны шелестели, да и то чудилось, что шепотом. Ни дуновения – видимо, Солнце, раздувшись в красного гиганта, лишило атмосферу Земли того нагрева, что бывало ранее, и ветра улеглись.
Все успокоилось. Или упокоилось?
Ни единой птицы, как в силурийском периоде, только там пичуги еще просто не возникли, а здесь их уже не стало. И букашек-таракашек не видать.
Константин медленно опустился на камень. Он был теплым.
Ощущения, что владели в этот момент Плющом, сложно передать. Он испытывал некое душевное оцепенение.
Минул миллиард лет. От человеческой цивилизации даже культурного слоя не осталось, да и той Земли, что была, не узнать.
Средиземное море давным-давно исчезло, Европа с Африкой сошлись, вздыбив горную цепь вроде Гималаев. Северная Америка сцепилась с Африкой, Австралия с Индонезией, и все материки слиплись в новый суперконтинет – Амазию.
Со дня рождения Константина Плюща минули целые геологические эпохи. Непонятно даже, куда зашла эволюция, как изменились живые существа – опять пошли в рост, под новых динозавров, или, наоборот, измельчали? Или вымерли?
Поднявшись с камня, Эваранди прогулялся вдоль бережка, пока не набрел на поросль жесткого кустарника, безлистного, но с массой тонких веточек фиолетового окраса. И это все?
Костя покачал головой и криво усмехнулся.
Понятно, зачем Хранитель услал его именно сюда: где еще так ясно и окончательно поймешь тщету и бренность всего сущего?
Миллиард лет стер все, что Плющ понимал под словом «Земля».
Нету больше ни городов, ни дорог – стройматериалы, раздавленные осадочными породами, давным-давно скомкались в камень. Где сейчас искать фрески Микеланджело, картины Леонардо? В каких породах?