Викинг. Во власти холода
Шрифт:
— Умер. Сегодня десять дней.
— Мне очень жаль, — прошептала я, на что она кивнула в ответ, а я вдруг подумала, что ее речь не была чисто канадской.
— Русская? — проговорила я на родном языке, на что девушка чуть повернула голову ко мне, окидывая быстрым мягким взглядом, чтобы ответить уже не на английском:
— Мои родители были родом из Беларуси.
Мой папа часто любил повторять одну фразу: «Мы своих в беде не бросаем!»
И это было чистой правдой, потому что кто, как не соотечественники, поможет в чужом городе?
— Я — Лиза. — Протянув
— Мы своих в беде не бросаем, Саш. У нас семейный бизнес, небольшой, но, чтобы поставить тебя на ноги, денег будет достаточно! В офис как раз нужна девушка, которая сможет разгрести все бумажные завалы папы, а комнату мы тебе выделим! Не нужно вот этого всего, правда… — я кивнула на серую воду, что безразлично текла далеко внизу, с замиранием сердца замечая, что на глазах Саши вдруг появились слезинки и она прижала белые дрожащие ладони к животу.
— Всё не так просто, Лиза…
— Всё очень просто, если ты не будешь сама усложнять, — закивала я головой твердо, понимая, что мои мысли о возможной беременности Алексы могут оказаться правдой, потому что этот ее жест был скорее неосознанный, чем продуманный.
Не в том состоянии она была тогда, чтобы мыслить логически.
Я сомневалась ровно минуту, но всё-таки сказала вслух то, что терзало меня вот уже почти полгода, не давая спать ночами и заставляя рыдать в подушку:
— У меня тоже была большая любовь. Всё было так красиво и романтично: с ухаживаниями и клятвами в верности. — Алекса повернулась ко мне, слушая внимательно и печально, заранее понимая, что в этой ситуации едва ли я стала бы делиться какой-то забавной или смешной историей. А я говорила и чувствовала, как пропадает голос, оттого что, сколько бы недель ни прошло, было больно. — Нет, он не умер… За два дня до нашей свадьбы, когда всё было устроено, разосланы приглашения, а белое платье и фата ждали своего часа, он переспал со мной в ночном клубе, подсыпав что-то в коктейль, чего я даже не помню, потому что была без сознания. Обокрал дом и просто сбежал.
Алекса поморщилась, сокрушенно закачав головой, в эту секунду, кажется, забывая о собственной боли:
— Это просто чудовищно!
— Да, мало приятного. Но всё это не повод опускать руки и уж тем более накладывать их на себя, Саш. Сначала всегда невыносимо больно и обидно. Но время должно не лечить, а делать нас сильнее. К тому же у тебя есть ради кого теперь жить…
Алекса заплакала, обнимая свой живот, который невозможно было рассмотреть под бесформенной курткой, а я придвинулась ближе, приобняв ее одной рукой и придерживая так, чтобы можно было удержать в случае непредвиденных ситуаций.
— Знаешь, когда мама была беременна мной, умер дедушка. Говорят, что я очень похожа на него не только внешне, но и повадками, словно это его душа перешла ко мне. Возможно, этого малыша ждет душа твоего мужа… Ведь он не оставил бы тебя по
Алекса разрыдалась, а я почувствовала, как какие-то мужские руки осторожно тянут нас назад, затаскивая на асфальт, усыпанный снегом.
Спустя уже полчаса мы вместе были в специальном психологическом центре, куда нас привезли полицейские.
Алексе предстояло пройти обследование, поговорить с психологами, подписать какие-то бумаги, а я не оставила ее одну, как и обещала, готовая быть рядом до тех пор, пока ей не разрешат выйти, чтобы увезти к себе домой, заранее зная, что родители примут ее как родную.
Мне и самой пришлось провести несколько часов в отдельной комнате, где меня допрашивали сначала полицейские, а затем врачи и психиатры.
Я написала папе сообщение о том, что случилось и что эту ночь я проведу не дома, засыпая в отдельной комнате, похожей на палату, рядом с той, куда определили Алексу.
И это последнее, что я помнила…
Голова по-прежнему шла кругом, и даже в этой темноте, где невозможно было понять, день сейчас или ночь, мне казалось, что всё вокруг меня кружится.
— Саш, ты в порядке? — голос осип от моих криков и попыток выяснить хоть что-нибудь. И от переживаний.
Но русская речь грела душу и словно собирала с самого дна души крохи стойкости и упрямства, чтобы не падать духом и бороться дальше.
Теперь я была не одна в этом кошмаре!
И мне было за кого биться еще сильнее!
— Я не знаю… — Я не видела Алексу, как бы отчаянно ни всматривалась в темноту, лишь по звуку ее голоса в состоянии определить, что она не так далеко от меня. И что она обессилена и очень слаба. — Ничего не понимаю… Чувствую только, что здесь очень холодно и сыро.
— Всё будет хорошо, слышишь? Я уверена, что это всё какая-то чудовищная ошибка!
— Вы о чем там, мать вашу, болтаете?! Или говорите на понятном языке, или я лично вас порешу! — заорал мужчина, который был и без того излишне нервным, а теперь, кажется, и вовсе сорвался.
Столько мата и ругательств я еще не слышала, притихнув и ожидая, когда он замолчит, потому что всё равно не услышала бы ровным счетом ничего, даже если бы попыталась поговорить с Алексой еще.
Не знаю, сколько прошло времени.
От собственного нервного истощения и жуткой слабости я даже задремала, но ненадолго.
От звука открывающейся двери весь сон прошел моментально.
Я тут же подскочила, хватаясь за решетки, потому что голова пошла кругом и затошнило так сильно, что я сипло закашлялась.
Это снова были те огромные мужчины.
— Забирайте последнего, — раздался низкий мужской голос, который я уже слышала, а потом послышался лязг открывающихся дверей и какое-то отчаянное сопротивление.
Кажется, забирали того самого мужчину, который истерично орал всё последнее время.
Как орал и сейчас о том, что он передумал и больше не хочет умирать.
Он умолял дать ему шанс и был готов сделать ради этого что угодно.
А я слушала его крики и то, как безразлично и молча волокли его эти амбалы, и у меня кровь стыла в жилах.