Викинги. Заклятие волхвов
Шрифт:
Первую волну нападавших вели два вождя.
Первый – коренастый, плечистый, с оскаленным медвежьим черепом на голове и накинутой на плечи медвежьей шкурой, размахивал огромной дубиной, утыканной железными шипами. Светлая лохматая борода свешивалась ему почти до пояса, а усы стекали с губ, как два ручья. Он постоянно что-то кричал, широко разевая рот.
Второй – выше, стройнее, с мечом и прямоугольным щитом, на нем была длинная, до колен, кольчужная рубаху, и островерхий шлем с наличником, почти закрывший лицо. По виду – доспехи работы кузнецов фиордов. За этим
Знатный, видимо, вождь, из самых главных у куршей, решил Сьевнар. А череп наверняка какого-нибудь знаменитого конунга, лишившегося головы на восточном берегу моря… Может, самого Рорика Гордого? Может, это он смотрит сейчас на земляков пустыми глазницами?
Курши приближались быстро, и теперь уже ратники острова взялись за луки. Стреляли не все, только самые меткие, остальные прикрывали их щитами и подавали стрелы. От такой слаженной работы стрелы летели непрерывно, только что не догоняя друг друга в воздухе, и многие находили цели.
Вот упал один курш, второй, третий… Кому-то стрела вошла в горло, и он покатился по земле, царапал, рвал ее, захлебываясь кровью… Кому-то – прямо в открытый рот, разом оборвав крик…
Курши не добежали до крепости, отхлынули назад как будто в ужасе. Стяг с черепом подался назад, мотая хвостами, словно руками всплескивая. Горячие головы уже потянули из ножен мечи, чтобы преследовать убегающих, но ветераны осадили их предупреждающими криками.
Эти уловки, как выманить врага из укреплений – хорошо известны.
И точно, нападавшие отступали не долго. Снова развернулись и устремились к валу. На этот раз их было еще больше, курши пошли на приступ уже всерьез, больше не изображая испуг.
Лязг, топот, гудение и завывание стрел, вскрики раненых, кличи ярости, знакомые призывы к Одину и богам-ассам…
Сьевнар много сражался в жизни, и в поединках, и в общем строю. Но, наверное, уже никогда не избавится от замирающего холодка внутри, что постоянно появлялся у него перед битвой, это он понимал. Страх? Да нет, не совсем страх, что-то другое… Когда видишь приближающиеся лица врагов, чувствуешь запах пота и крови, когда рукоять меча словно бы сама нагревается под ладонью, а сердце начинает колотиться часто и громко – это особое ощущение, не похожее ни что. Начало боя всегда отдавалось у него в груди и внизу живота, он уже привык к этому…
Нельзя не испытывать страх, можно не показывать его перед людьми и богами! – так любит говорить бесстрашный Гуннар.
Курши хлынули дружно, но перед самым валом наткнулись на скрытые рогатки и волчьи ямы. Земля и песок начали осыпаться у них под ногами, и воины проваливались вниз, натыкаясь на острые колья. Это задержало их, смешало в плотную, растерявшуюся толпу. А лучники фиордов стреляли все так же безостановочно, почти не промахиваясь с такого близкого расстояния. Остальные ратники теперь кидали копья и дротики. Били в упор, азартно, весело, надежно прикрытые щитами соседей.
Атакующие испугались уже непритворно, затоптались на месте, многие падали и многие начали пятиться назад.
Десятка два-три во главе с длиннобородым
Сьевнар сразу схватился с высоким воином с волосами, заплетенными в косы и мотающимися при каждом движении головы. Курш громко кричал, широко разевая щербатый рот, но двигался медленно, тыкал копьем, как вилами, налегая всем телом.
Нельзя так медленно двигаться, никак нельзя… – бессвязно мелькала мысль.
Привычным движением Сьевнар пропустил мимо себя копье, отбросил древко ударом щита и тут же рубанул между шеей и кожаным панцирем с нашитыми на нем для защиты кругляками копыт. Успел заметить, как далеко отлетела в сторону отрубленная коса, как голова высокого неестественно перекосилась на бок. Потом на него накинулся другой курш, сильно грохнув палицей по щиту. Второй удар Сьевнар принял на щит по скользящей, и сам, в свою очередь, достал концом меча кисть, держащую палицу. Тот взвыл, роняя оружие, и Сьевнар следующим ударом рассек его от плеча к сердцу. У этого вообще не было доспехов, просто рубаха…
Вот как надо! Вот что называется быстро…
А больше, вроде бы, и сражаться не с кем, оглядывался он. Ингвар, широко размахивая секирой, просто снес голову вождю-медведю, так что осколки двух черепов одинаково брызнули, мешаясь с мозгами и кровью. Остальных, кто не побежал, уже добивали ратники острова.
Первая атака была отбита без особого урона…
Сколько их было потом, этих атак?
Много! Наверное, не меньше десятка раз курши в этот день набегали на крепость, лезли на вал и скатывались с него, отбрасываемые копьями, мечами и топорами. Они падали, но падали и воины острова.
Рубка была жестокой, песчаная пыль, поднятая множеством ног, хрустела на зубах и висела в воздухе, маревом застилая солнце. Крики, удары, чеканка мечей, перестук щитов – все это, казалось, тоже висело в воздухе. Хрипение, проклятия, стоны и вскрики раненых…
Запеклось в горле, уставшая рука, левая, что держала щит, принимая удары, как будто вообще онемела. Впрочем, воины острова умели сражаться подолгу. Задние сами, без команды, сменяли передних, выступая вперед и давая им отдохнуть. Можно было перевести дух, отхаркнуть из горла пыль и песок и даже глотнуть теплой воды из бочонка…
Потом – снова в бой.
А курши все лезли, текли рекой, словно вместо каждого убитого вырастало два-три новых воина, как в сказах про чудеса. Их убивали, но они все равно лезли и лезли, кричали и выли так, что в ушах звенело…
Если это не храбрость, как еще назвать их атаки? – вдруг задумался Сьевнар, когда была его очередь отойти назад перевести дух. А чем тогда отличаются воины фиордов? Только хорошими доспехами, пожалуй, да ратной выучкой…
Как-то раз толпа куршей прорвалась внутрь вала, они добили кое-кого из тяжелораненых, порубили со злости бочонки с водой. Гуннар Косильщик вовремя заметил опасность, затрубил в рог, выстроил два десятка воинов в ряд с сомкнутыми щитами. Нападающих удалось оттеснить…