Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже
Шрифт:
Глухой, угрожающий ропот пронесся в толпе слушателей.
В это мгновение явился де Гиш; он растолкал солдат, отделявших его от герцога, и в сопровождении Рауля подошел к Бекингэму, а в то же время с другой стороны к герцогу приблизился де Вард.
— Простите, милорд, — обратился граф к герцогу, — но если вы чем-нибудь недовольны, будьте любезны обращаться ко мне, так как именно я велел соорудить эти постройки.
— Кроме того, замечу вам, что слово «барак» звучит плохо, — любезным тоном прибавил Маникан.
— Итак, герцог, вы говорили?.. —
— Я говорил, граф, — отвечал Бекингэм голосом, в котором все еще звучал гнев, смягченный, однако, присутствием равного ему человека, — я говорил, что невозможно оставить здесь эти палатки.
— Невозможно? — спросил де Гиш. — А почему?
— Они мне мешают.
У де Гиша невольно вырвалось нетерпеливое восклицание, но холодный взгляд Рауля заставил его сдержаться.
— Они вас все-таки меньше стесняют, чем нас злоупотребление правом первенства, которое вы себе позволили.
— Злоупотребление?
— Конечно! Вы присылаете сюда человека, который от вашего имени снимает все дома в Гавре, нисколько не думая о французах, которые должны приехать навстречу принцессе. Это не по-братски, герцог, со стороны представителя дружественной нации.
— Территория принадлежит первому, занявшему ее, — перебил Бекингэм.
— Не во Франции, сударь.
— Почему не во Франции?
— Потому что Франция — страна вежливости.
— Что вы хотите этим сказать? — вскричал Бекингэм так запальчиво, что присутствующие отступили, ожидая немедленного поединка.
— Я хочу сказать, герцог, — ответил, побледнев, де Гиш, — что я велел выстроить эти помещения для себя и своих друзей, чтобы они служили приютом послам Франции, так как ваша взыскательность оставила нам одно это убежище во всем городе. Я хочу сказать, что я и мои друзья будем жить здесь, если только воля, более могущественная, а главное — более высокая, чем ваша, не отзовет нас отсюда.
— Я знаю силу, граф, которая окажется достаточно могущественной, положил Бекингэм руку на эфес своей шпаги.
В ту минуту, когда богиня раздора, воспламенив умы, уже хотела направить острие шпаг в грудь противников, Рауль тихонько коснулся рукой плеча Бекингэма.
— Одно слово, милорд, — попросил он.
— Мое право, прежде всего мое право! — пылко воскликнул молодой человек.
— Именно об этом я хочу иметь честь поговорить с вами, — сказал Рауль.
— Хорошо, только покороче, сударь.
— Я задам вам только один вопрос; вы видите, что лаконичнее быть нельзя.
— Говорите, я слушаю.
— Скажите: кто женится на внучке короля Генриха Четвертого — вы или герцог Филипп Орлеанский?
— Что такое? — спросил Бекингэм, отступая в смущении.
— Прошу вас, ответьте мне, — спокойно настаивал Рауль.
— Вы смеетесь надо мной, сударь? — рассердился Бекингэм.
— Это ответ, герцог, и его для меня достаточно. Итак, вы признаете, что не вы женитесь
— Но мне кажется, вы это хорошо знаете!
— Простите, но, судя по вашему поведению, это было неясно.
— Что вы хотите сказать, виконт?
— Ваша пылкость похожа на ревность, — понизил голос Рауль. — Знаете ли вы это, милорд? Но такая ревность совершенно неуместна со стороны всякого другого, кроме возлюбленного или мужа, а в особенности, как вы сами понимаете, когда речь идет о принцессе крови.
— Сударь, — вскричал Бекингэм, — вы оскорбляете принцессу Генриетту!
— Это вы оскорбляете ее, — холодно ответил де Бражелон. — Будьте осторожны! Недавно на адмиральском корабле вы рассердили королеву до крайности и вывели из терпения адмирала. Я наблюдал за вами, милорд, и сперва счел вас безумным, но потом понял истинный характер вашего безумия.
— Сударь…
— Погодите, я прибавлю еще одно слово. Надеюсь, что, кроме меня, этого не понял ни один француз.
— А знаете ли вы, сударь, — сказал Бекингэм, дрожа от гнева и тревоги, — что ваши слова заслуживают наказания?
— Взвешивайте свои выражения, милорд, — высокомерно взглянул на него Рауль. — В моих жилах течет не такая кровь, чтобы меня можно было безнаказанно оскорблять. Вы же принадлежите к семейству, страсти которого внушают подозрения добрым французам. Итак, еще раз повторяю вам: будьте осторожны, милорд.
— В чем? Уж не угрожаете ли вы мне?
— Я сын графа де Ла Фер, господин Бекингэм, и никогда не угрожаю, потому что сразу наношу удар. Итак, вся моя угроза состоит в следующем…
Бекингэм сжал кулаки, но Рауль продолжал, как будто не замечая этого:
— При первом же неподобающем слове, которое вы себе позволите по адресу ее высочества… О, имейте терпение, господин Бекингэм: ведь я же проявил его.
— Вы?
— Конечно. Пока принцесса была на английской земле, я молчал, но теперь, когда она вступила на землю Франции, когда мы приняли ее от имени принца, при первом же оскорблении, которое вы в порыве вашей необычайной привязанности нанесете королевскому дому Франции, мне придется принять одну из двух мер: либо я при всех громко расскажу о вашем безумии, и вас с позором отошлют в Англию, либо, если это вам будет приятнее, я при всех всажу вам кинжал в грудь. И вторая мера мне кажется более подходящей: я думаю, что изберу именно ее.
Бекингэм стал белее кружев своего воротника.
— Виконт де Бражелон, — спросил он, — это речь дворянина?
— Да, герцог, только этот дворянин говорит с сумасшедшим. Излечитесь, милорд, и он будет говорить с вами иначе.
— О виконт де Бражелон, — прошептал герцог сдавленным голосом, поднося руку к горлу, — вы видите, я умираю.
— Если бы это случилось сейчас, герцог, — с неизменным хладнокровием заметил Рауль, — я поистине счел бы вашу смерть великим счастьем. Это событие предотвратило бы всякие дурные толки о вас и об августейших особах, которых так ужасно компрометирует ваша преданность.