Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже
Шрифт:
— Окажите мне милость, — попросил Атос, тихонько отстраняя кубок.
— Вы — чудеснейший друг, — ответил на это герцог, Он выпил и передал золотой кубок Атосу.
— Но эго еще не все, — продолжал он, — я еще не утолил жажды, и мне хочется воздать честь вот этому красивому мальчику, который стоит возле нас. Я приношу счастье, виконт, — обратился он к Раулю, — пожелайте что-нибудь, когда будете пить из моего кубка, и черт меня набери, если ваше желание не исполнится.
Он протянул кубок Раулю, который торопливо
— Я пожелал, монсеньер.
Глаза его горели мрачным огнем, кровь прилила к щекам; он испугал Атоса своей улыбкой.
— Чего же вы пожелали? — спросил герцог, откинувшись в кресле и передавая Гримо бутылку и вслед за ним кошелек.
— Монсеньер, обещайте мне выполнить мое пожелание.
— Разумеется, раз я сказал, то о чем же еще толковать.
— Я пожелал, господин герцог, отправиться с вами в Джиджелли.
Атос побледнел и не мог скрыть волнения. Герцог посмотрел на своего друга как бы затем, чтобы помочь ему отпарировать этот внезапный удар.
— Это трудно, мой милый виконт, очень трудно, — добавил он не слишком уверенно.
— Простите, монсеньер, я был нескромен, — произнес Рауль твердым голосом, — но поскольку вы сами предложили мне пожелать…
— Пожелать покинуть меня, — молвил Атос.
— О граф… неужели вы можете это подумать?
— Черт возьми! — вскричал герцог. — В сущности, этот мальчуган прав.
Что он будет здесь делать? Да он пропадет тут с горя!
Рауль покраснел. Герцог, все более и более увлекаясь, между тем продолжал:
— Война — разрушение; участвуя в ней, можно выиграть решительно все, потерять же только одно — жизнь. Ну что же, тем хуже!
— То есть память, — живо вставил Рауль, — значит: тем лучше.
Увидев, что Атос встал и открывает окно, Рауль раскаялся в своих столь необдуманно сказанных словах. Атос, несомненно, пытался скрыть свои тягостные переживания. Рауль бросился к графу, но Атос уже справился со своей печалью, и, когда он снова вышел на свет, лицо его было спокойно и ясно.
— Ну так как же, — спросил герцог, — едет он или не едет? Если едет, то будет моим адъютантом, будет мне сыном, граф.
— Монсеньер! — воскликнул Рауль, отвешивая герцогу низкий поклон.
— Монсеньер, — обратился к Бофору граф — Рауль действует, руководствуясь своими желаниями.
— О нет, граф, я поступлю так, как вы того захотите, — произнес юноша.
— Раз так, то этот вопрос будет решаться не графом и не виконтом, сказал герцог, — а мной. Я увожу его. Морская служба, друг мои, — это великолепное будущее.
Рауль улыбнулся так горестно, что сердце Атоса сжалось, и он ответил ему суровым и непреклонным взглядом. Рауль понял отца; он взял себя в руки, и у него по вырвалось больше ни одного лишнего слова.
Видя, что уже поздно, герцог поспешно встал и быстро проговорил:
— Я тороплюсь;
— Простите, господин герцог, — перебил Бофора Рауль, — не говорите этого королю, ибо не королю я буду служить.
— Кому же ты будешь служить, милый друг? Теперь уже не те времена, когда можно было сказать: «Я принадлежу господину Бофору». Нет, теперь уж мы все, малые и великие, принадлежим королю. Поэтому, если ты будешь служить на моих кораблях, — никаких уловок, мой милый виконт, — ты будешь тем самым служить королю.
Атос с нетерпением ждал, какой ответ даст на этот трудный вопрос Рауль, непримиримый враг короля — своего соперника. Отец надеялся, что желание отправиться вместе с Бофором разобьется об это препятствие. Он был почти благодарен Бофору за его легкомыслие или, быть может, великодушие, благодаря которому ставился еще раз под сомнение отъезд его сына, его единственной радости.
Но Рауль все так же спокойно и твердо ответил:
— Герцог, вопрос, который вы мне задаете, я ужо решил для себя. Я буду служить в вашей эскадре, раз вы оказали мне милость и согласились, чтобы я сопутствовал вам, но служить я буду владыке более могущественному, чем король Франции, — я буду служить господу богу.
— Богу? Но как же? — в один голос воскликнули Атос и Бофор.
— Я хочу дать обет и стать рыцарем мальтийского ордена.
Эти слова, отчетливо и медленно произнесенные Бражелоном, падали одно за другим, словно студеные капли с черных нагих деревьев, претерпевших зимнюю бурю.
От этого последнего удара Атос пошатнулся, и даже сам герцог, казалось, заколебался. Гримо испустил глухое стенание и уронил бутылку с вином, разбившуюся на ковре, которым был застлан пол, но никто не обратил на это внимания.
Герцог де Бофор пристально посмотрел на юношу и прочел на его лице, несмотря на опущенные глаза, такую решимость, которой никто не смог бы противодействовать. Что до Атоса, то он знал эту нежную и вместе с тем непреклонную душу и не надеялся отклонить ее от рокового пути, который она только что для себя избрала. Он пожал протянутую герцогом руку.
— Граф, через два дня я отправляюсь в Тулон, — сказал герцог. — Приедете ли вы повидаться со мной в Париже, чтобы сообщить ваше решение?
— Я буду иметь честь навестить вас в Париже, чтобы еще раз принести вам свою благодарность за все ваши милости, — ответил Атос.
— И независимо от принятого вами решения, привезите мне виконта, вашего сына, — добавил герцог, — я дал ему слово и требую от него лишь вашего разрешения.
И пролив этот бальзам на раненое отцовское сердце, герцог потрепал по плечу старину Гримо, который сверх всякой меры моргал глазами; затем он присоединился к свите, ожидавшей его у цветника.