Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 2 (худ. Клименко)
Шрифт:
— По-моему, — отвечал он, — король, вероятно, хочет кого-то помучить, иначе он не стал бы так афишировать свои чувства; он не решился бы так спокойно компрометировать девушку, до сих пор вполне безупречную.
— Эту бесстыдницу? — высокомерно промолвила принцесса.
— Могу заверить ваше высочество, — с почтительной твердостью сказал де Гиш, — что мадемуазель де Лавальер любит человек, достойный всякого уважения.
— Уж не Бражелон ли?
— Да, принцесса. Он мой друг.
—
— Король знает, что Бражелон — жених мадемуазель де Лавальер; и так как Рауль честно служил королю, король не захочет причинять непоправимого несчастья.
Принцесса звонко расхохоталась, и этот смех болезненно подействовал на де Гиша.
— Повторяю, принцесса, я не думаю, чтобы король был влюблен в Лавальер, и в доказательство этого я хочу спросить у вас, принцесса: чье самолюбие желал задеть его величество в данном случае? Вы знаете весь двор и поможете мне разрешить этот вопрос, тем более что, как уверяют, ваше высочество очень близки с королем.
Принцесса закусила губу и, не придумав ответа, изменила тему разговора.
— Докажите мне, — сказала она, глядя на графа тем взглядом, в который как будто была вложена вся душа, — докажите, что именно вы хотели поговорить со мной, хотя позвала вас я.
Де Гиш торжественно вынул свою записку и подал принцессе.
— Наши желания совпали.
— Да, — произнес граф с нежностью, которую он не мог подавить, — и я уже объяснил вам, зачем я хотел вас видеть; вы же, принцесса, еще не сказали, зачем вы потребовали меня к себе.
— Это правда.
Она колебалась.
— Я с ума схожу из-за этих браслетов, — молвила она вдруг.
— Вы ожидали, что король поднесет их вам? — спросил де Гиш.
— А почему бы и нет?
— Но ведь, принцесса, у короля, кроме вас, его невестки, есть еще супруга?
— А кроме Лавальер, — воскликнула уязвленная принцесса, — у него есть я! У него есть весь двор!
— Уверяю вас, принцесса, — почтительно поклонился граф, — что если бы кто-либо услышал ваши слова и увидел ваши красные глаза и — да простит меня бог — эту слезу, навернувшуюся на ваши ресницы… да, если бы кто увидел это, то сказал бы, что ваше высочество ревнует.
— Ревную! — надменно воскликнула принцесса. — Ревную к Лавальер?
Она рассчитывала смирить де Гиша этим высокомерным жестом и надменным тоном.
— Да, к Лавальер, принцесса! — смело повторил он.
— Кажется, сударь, вы позволяете себе оскорблять меня, — прошептала она.
— Нет принцесса, — отвечал взволнованный граф, решивший, однако, укротить этот приступ гнева.
— Вон! — крикнула принцесса вне себя от раздражения, до такой степени хладнокровие и молчаливая почтительность
Де Гиш отступил на несколько шагов, отвесил поклон, выпрямился, белый как полотно, и слегка дрогнувшим голосом произнес:
— Мне не стоило так усердствовать, чтобы подвергнуться совершенно несправедливой немилости.
И он не спеша повернулся спиной. Но не сделал он и пяти шагов, как принцесса бросилась за ним, точно тигрица, схватила его за рукав и воскликнула, привлекая к себе:
— Ваша притворная почтительность страшнее прямого оскорбления. Но оскорбляйте меня, только говорите!
Она вся дрожала от ярости.
— Принцесса, — мягко отвечал граф, обнажая шпагу, — пронзите мое сердце, но не томите!
По устремленному на нее взгляду, полному любви, решимости и даже отчаяния, она поняла, что этот человек, наружно такой спокойный, пронзит себя шпагой, если она прибавит хоть слово.
Она вырвала у него оружие и, сжав ему руку, с исступлением, которое могло сойти за нежность, сказала:
— Граф, пощадите меня! Вы видите, я страдаю, а у вас нет ни капли жалости.
Слезы заглушили ее голос. Увидев принцессу плачущей, де Гиш схватил ее в объятия и отнес на кресло. Она задыхалась.
— Почему, — говорил он, упав на колени, — вы не расскажете мне, что вас печалит? Вы кого-нибудь любите? Скажите мне! Это меня убьет, но раньше я сумею утешить вас, облегчить ваши страдания и оказать вам какую угодно услугу.
— Неужели вы меня так любите?
— Да, я вас люблю, принцесса!
Она протянула ему обе руки.
— Действительно, я люблю, — прошептала она так тихо, что никто, кроме де Гиша, не расслышал бы.
— Короля? — спросил он.
Она слегка кивнула головой, и ее улыбка была похожа на те просветы между тучами, в которых после грозы как бы открывается рай.
— Но в сердце знатной женщины, — прибавила она, — живут и другие страсти. Любовь — поэзия; но настоящей жизнью благородного сердца является гордость. Граф, я рождена на троне, я горда и ревниво отношусь к своему положению. Зачем король приближает к себе недостойных?
— Опять! Вы снова оскорбляете бедную девушку, которая будет женой моего друга.
— Неужели вы так наивны, что верите в это?
— Если бы я не верил, — отвечал де Гиш, сильно побледнев, — Бражелон завтра же узнал бы все; да, узнал бы, если бы у меня были основания предполагать, что бедняжка Лавальер забыла клятвы, данные Раулю. Впрочем, нет, было бы низко выдавать тайну женщины и было бы преступно смутить покой друга.
— Вы думаете, — спросила принцесса, истерически захохотав, — что неведение — счастье?
— Да, думаю, — отвечал он.