Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 2 (худ. Клименко)
Шрифт:
— Что же, ваши труды увенчались успехом?
— Что касается Оры де Монтале — да; по отношению к Маликорну — и да и нет, его только терпят. Это все, что вы хотели знать?
— Остается рифма.
— Какая рифма?
— Подысканная вами.
— Лавальер?
— Да.
И Сент-Эньян снова залился смехом, который так раздражал де Гиша.
— Да, это точно, я ввел ее к принцессе, — проговорил де Гиш.
— Ха-ха-ха!
— Но, дорогой граф, — сказал очень сухо и холодно де Гиш, — вы сделаете мне большое одолжение, если не будете
— Совершенно безупречная?
— Да.
— А разве до вас не дошли последние слухи? — спросил де Сент-Эньян.
— Нет, и вы очень меня обяжете, дорогой граф, если сохраните эти слухи для себя и для тех, кто распускает их.
— Почему вас так волнует это?
— Потому что де Лавальер любит один из моих близких друзей.
Сент-Эньян вздрогнул.
— Вот как! — воскликнул он.
— Да, граф! — продолжал де Гиш. — Вы самый воспитанный из всех французов и должны понять поэтому, что я не позволю ставить своего друга в смешное положение.
— Понимаю как нельзя лучше!
И Сент-Эньян прикусил губы от досады и обманутого любопытства.
Де Гиш вежливо поклонился ему.
— Вы прогоняете меня, — сказал Сент-Эньян, которому до смерти хотелось узнать имя друга.
— Нисколько, дражайший… Я собираюсь кончить свои стихи к Филис.
— Что же это за стихи?
— Четверостишие. Понимаете ли, четверостишие — тонкая вещь.
— Еще бы!
— А так как из четырех стихов мне осталось сочинить еще три с половиной, то я хочу сосредоточиться.
— Ну, понятно. До свидания, граф!
— До свидания!
— Кстати…
— Что?
— У вас легкая рука?
— Очень.
— Следовательно, вы успеете окончить ваши три с половиной стиха к завтрашнему утру?
— Надеюсь.
— В таком случае до завтра.
— До завтра, прощайте.
Сент-Эньяну волей-неволей пришлось раскланяться; он исчез за деревьями.
Во время разговора де Гиш и Сент-Эньян отошли довольно далеко от замка.
У всякого математика, всякого поэта и всякого мечтателя свои развлечения. Сент-Эньян, расставшись с де Гишем, очутился на краю парка, где начинались уже разные службы и где за большими купами акаций и каштанов, оплетенных диким виноградом, возвышалась стена, отделявшая парк от двора со службами.
Оставшись один, Сент-Эньян пошел по направлению к этим постройкам; де Гиш повернул в противоположную сторону. Один возвращался, следовательно, к цветникам, другой же шел к ограде.
Сент-Эньян шагал по мягкому песку под непроницаемым сводом рябин, сирени и боярышника, никем не видимый и не слышимый. Он обдумывал выход из трудного положения, очень разочарованный тем, что ему не удалось ничего выведать о Лавальер, несмотря на все ухищрения, пущенные им в ход.
Вдруг до его уха донеслись звуки человеческих голосов. Это был шепот, женские жалобы, прерываемые вопросами, тихий смех, вздохи, заглушенные
Сент-Эньян остановился и с удивлением обнаружил, что голоса раздаются откуда-то сверху.
Подняв голову, он заметил женщину, забравшуюся по лестнице на верхушку каменной ограды; она разговаривала, оживленно жестикулируя, с сидевшим на дереве мужчиной; видна была только его голова. Женщина была по одну сторону стены, мужчина — по другую.
XXX. Лабиринт
Де Сент-Эньян искал только сведений, а нашел целое приключение. Ему повезло.
Любопытствуя узнать, почему мужчина и женщина находятся здесь, а главное, о чем они разговаривают в такой поздний час и в таком неудобном положении, де Сент-Эньян тихонько подкрался к самой лестнице.
Устроившись поудобнее, он услышал следующий разговор.
Говорила женщина.
— Право же, господин Маникан, — в голосе ее слышались упреки и в то же время кокетливые нотки, — право же, вы подвергаете нас большому риску. Если мы будем продолжать наш разговор, нас застанут врасплох.
— Весьма вероятно, — перебил мужчина самым спокойным и флегматичным тоном.
— Что же тогда скажут? Ах, если кто-нибудь увидит меня, я умру со стыда!
— Это было бы большим ребячеством, на которое я считаю вас неспособной.
— Добро бы еще между нами было что-нибудь; но накликать на себя неприятности так, за здорово живешь, — благодарю покорно. Прощайте, господин Маникан!
«Прекрасно! Я знаю мужчину; теперь нужно узнать женщину», — сказал про себя де Сент-Эньян, рассматривая стоящие на перекладине лестницы ножки, обутые в изящные голубые шелковые туфли, в чулках телесного цвета.
— Ради бога, подождите минутку, дорогая Монтале! — воскликнул де Маникан. — Ради бога, не исчезайте. Мне нужно сказать вам еще много важных вещей.
— Монтале! — прошептал де Сент-Эньян. — Одна из тройки! У каждой из трех кумушек свое увлечение; только мне казалось, что увлечение этой называется господин Маликорн, а не Маникан.
Услышав призыв своего собеседника, Монтале остановилась посредине лестницы. Несчастный Маникан перебрался на другую ветку каштана, чтобы занять более удобное положение.
— Выслушайте меня, прошу вас, надеюсь, вы не подозреваете меня в дурных намерениях?
— Нисколько… Но зачем же, однако, это письмо, в котором вы напоминаете о своих услугах? Зачем это свидание в такой час и в таком месте?
— Вы спрашиваете меня, зачем я желал пробудить у вас чувство благодарности, напомнив вам, что это я ввел вас к принцессе? Да просто я очень хотел получить свидание с вами, на которое вы так любезно согласились, и не мог найти более верного средства подействовать на вас. Почему я выбрал для него этот час и это место? Потому, что час казался мне удобным, а место уединенным. А мне нужно попросить вас о таких вещах, о которых неудобно говорить при свидетелях.