Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 (худ. Клименко)
Шрифт:
— Это верно; больше того, я сказал бы, что вы были лучшими среди лучших, когда б не боялся оскорбить память моего отца.
— Вашего отца! — воскликнул Арамис.
— Знаете ли вы, как меня зовут?
— Нет, сударь, но если вы скажете…
— Меня зовут Жорж де Бикара.
— Ах! — вскричал Портос. — Бикара! Помните ли вы, Арамис, это имя?
— Бикара! — задумался Арамис. — Мне кажется…
— Вспомните хорошенько, сударь, — попросил офицер.
— Это нетрудно! — воскликнул Портос. — Бикара,
— Совершенно верно, господа.
— Это был единственный, — улыбнулся Арамис, — кого мы не ранили.
— Из этого следует, что он был превосходным воякой.
— Это правда, сущая правда, — одновременно заметили оба друга. — Господин де Бикара, мы весьма рады познакомиться с сыном столь храброго человека.
Бикара пожал руки, протянутые ему бывшими мушкетерами.
Арамис взглянул на Портоса, и его взгляд говорил: «Вот человек, который поможет нам».
— Согласитесь, сударь, — обратился он к офицеру, — что отрадно быть честным всегда и везде?
— Мой отец, сударь, постоянно повторял то же самое.
— Согласитесь также, что довольно печально столкнуться с людьми, которых ждет смерть от мушкета или веревки, и узнать, что эти люди — старинные знакомые вашего уважаемого отца, знакомые, доставшиеся вам от него, так сказать, по наследству.
— О, вы не обречены на такую ужасную участь, друзья мои, — возразил молодой человек.
— Ба! Но ведь вы сами сказали об этом.
— Я говорил это час назад, когда совершенно не знал вас, а теперь, когда я вас знаю, я говорю: вы избегнете этой горестной участи, если сами того пожелаете.
— Как это, если сами того пожелаем? — вскричал Арамис, в глазах которого загорелось нетерпение. Произнося эти слова, он попеременно смотрел на Портоса и офицера.
— Лишь бы, — сказал Портос, глядя, в свою очередь, с благородным бесстрашием на Бикара, — лишь бы от нас не потребовали чего-нибудь унизительного.
— От вас ничего не потребуют, господа, — продолжал офицер королевской армии. — В самом деле, какие требования можно к вам предъявлять? Если вас найдут, то предадут смерти; постарайтесь же, чтобы вас не нашли.
— Полагаю, — с достоинством проговорил Портос, — полагаю, что я нисколько не ошибусь, если скажу: чтобы найти нас, нужно сначала проникнуть сюда.
— Вы совершенно правы, друг мой, — медленно произнес Арамис, все еще испытующе глядя на Бикара, который хранил молчание и которому было явно не по себе. — Вам хочется, господин де Бикара, рассказать нам о чем-то важном, сделать нам какое-то весьма существенное признание, но вы не решаетесь на него, разве не так?
— Милостивые государи, друзья! Если я позволю себе полную откровенность, то нарушу присягу. И все же я
— Пушки! — воскликнул Портос.
— Пушки и мушкетная трескотня! — подтвердил Арамис.
Откуда-то издалека, со скал, донеслись зловещие звуки боя, но уже через мгновение все затихло.
— Что это? — спросил Портос.
— То, чего я больше всего опасался, — ответил Арамис. — Ведь атака, произведенная вашими солдатами, сударь, — продолжал он, обращаясь к Бикара, — была всего-навсего демонстрацией? И в то время, как ваши отряды отходили, уступая нашему натиску, вы были уверены, что вам удастся высадиться на другой стороне острова?
— Да, и в нескольких пунктах.
— В таком случае мы погибли, — спокойно заметил ваннский епископ.
— Погибли! Это возможно, — согласился Портос. — Но ведь нас еще не схватили и не повесили.
И с этими словами он встал из-за стола, подошел к стене, хладнокровно снял с нее свою шпагу и пистолеты и принялся осматривать их с тщательностью старого опытного солдата, идущего в бой и понимающего, что жизнь его в значительной мере зависит от качества и состояния оружия, с которым он пойдет на врага.
При первых же пушечных выстрелах, при известии о том, что остров может быть внезапно захвачен королевскими войсками, растерявшаяся толпа устремилась в ворота форта. Народ искал у своих вождей помощи и совета.
В окне, выходившем на главный двор, заполненный ожидающими приказаний солдатами и растерянными, умоляющими о помощи местными жителями, между двумя ярко горящими факелами показался бледный и подавленный Арамис.
— Друзья мои, — начал д’Эрбле с мрачной торжественностью, отчетливо произнося каждое слово, — друзья, господин Фуке, ваш покровитель, ваш друг и отец, по приказу короля арестован и брошен в Бастилию.
Продолжительный крик, исполненный ярости и угрозы, донесся до окна, перед которым стоял епископ, и этот крик вызвал в нем ответное чувство.
— Отомстим же за господина Фуке! — кричали в толпе наиболее пылкие. — Смерть королевским солдатам!
— Нет, друзья, нет, — сурово сказал Арамис, — нет, не надо сопротивления. Король — хозяин у себя в королевстве. Король — исполнитель божественной воли. Бог и король поразили господина Фуке. Склонитесь же пред волей господней. Любите бога и короля, поразивших господина Фуке. Не мстите за вашего господина, не стремитесь отомстить за него. Вы напрасно пожертвуете собой, напрасно принесете в жертву ваших жен и детей, ваше имущество, вашу свободу. Сложите оружие, друзья мои! Сложите оружие, раз таков приказ короля, и мирно расходитесь по вашим домам! Это я вас прошу об этом, это я настаиваю на этом, и, если без этого не обойтись, я приказываю вам это от имени господина Фуке.