Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1
Шрифт:
Д’Артаньян прогуливался вдоль галереи от дверей до окон и обратно; вдруг в передней промелькнул плащ, очень похожий на плащ Атоса. Не успел д’Артаньян посмотреть, кто там, как его позвали к королю.
Карл II, потирая руки, принял изъявления благодарности мушкетера.
– Шевалье, – сказал он, – вы напрасно так благодарите меня. Я не заплатил и четверти настоящей цены за историю с ящиком, в который вы запрятали нашего храброго генерала… я хочу сказать, нашего милого герцога Олбермеля.
И король громко расхохотался.
Д’Артаньян не счел нужным прерывать
– Кстати, – продолжал Карл, – действительно ли любезный Монк простил вам?
– Да, надеюсь…
– О, но шутка была жестокая… odds fish! Закупорить, как селедку в бочонок, первое лицо английского королевства! На вашем месте я не был бы так спокоен, шевалье.
– Но…
– Монк называет вас своим другом, я знаю… Но по глазам его видно, что память у него хорошая. И к тому же он очень горд, об этом говорят его высокие брови! Знаете, большая supercilium. [9]
9
Supercilium (лат.) – имеет двойное значение: бровь и надменность.
«Обязательно выучу латынь», – подумал д’Артаньян.
– Послушайте! – весело продолжал король. – Я должен устроить ваше примирение; я сумею взяться за дело так, что…
Д’Артаньян закусил ус.
– Разрешите сказать откровенно вашему величеству?
– Говорите, шевалье.
– Ваше величество очень пугаете меня… Если вы пожелаете уладить это дело, то я человек погибший: герцог велит убить меня.
Король снова расхохотался: от его смеха страх д’Артаньяна перешел в ужас.
– Ваше величество, сделайте милость, обещайте, что позволите мне самому уладить это дело; и если я больше не нужен вам…
– Нет, шевалье. Вы хотите ехать? – спросил Карл с веселостью, вселявшей в мушкетера все большее и большее беспокойство.
– Если ваше величество ничего не хочет приказать мне…
Карл стал почти серьезен.
– У меня есть к вам просьба. Повидайтесь с моей сестрой Генриеттой. Она знает вас?
– Нет, ваше величество. Но такой старый солдат, как я, – скучное зрелище для веселой и молодой принцессы.
– Я хочу, чтоб сестра моя знала вас, чтоб она в случае надобности могла положиться на вас.
– Все, что вам дорого, для меня священно.
– Хорошо!.. Парри! Добрый Парри!.. Войди сюда.
Боковая дверь отворилась, и вошел Парри. Увидев д’Артаньяна, он очень обрадовался.
– Что делает Рочестер? – спросил король.
– Он на канале с дамами, – отвечал Парри.
– А Бекингэм?
– Там же.
– Очень хорошо. Ты отведешь господина д’Артаньяна к Виллье, – так зовут герцога Бекингэма, шевалье, – и попросишь его представить господина д’Артаньяна леди Генриетте.
Парри поклонился королю и улыбнулся д’Артаньяну.
– Шевалье, – продолжал король, – это ваша прощальная аудиенция. Можете ехать, когда вам будет угодно.
– Благодарю, ваше величество.
– Но только помиритесь с Монком…
– Непременно!
– Вы
– Ваше величество осыпаете меня милостями, но я не допущу, чтобы офицеры вашего величества беспокоились ради меня.
Король потрепал д’Артаньяна по плечу:
– Вы никому не причиняете хлопот, шевалье, я отправлю во Францию посла, которому, я думаю, вы охотно будете спутником, потому что коротко знакомы с ним.
Д’Артаньян взглянул на короля с изумлением.
– Посол мой – некий граф де Ла Фер… тот самый, которого вы называете Атосом, – прибавил король, оканчивая разговор, как и начал, взрывом веселого смеха. – Прощайте, шевалье, прощайте! Любите меня, как я вас люблю!
Спросив знаком у Парри, не ждет ли его кто-нибудь в соседнем кабинете, король прошел туда, оставив д’Артаньяна в величайшем изумлении от такой странной аудиенции.
Старик дружески взял его под руку и повел в сад.
XXXV. На канале
Вдоль наполненного мутной зеленоватой водой канала с мраморными берегами, изъеденными временем и поросшими густой травой, величественно скользила длинная лодка под балдахином, украшенная флагами с английским гербом и устланная коврами, бахрома которых свисала до самой воды. Восемь гребцов, плавно налегая на весла, медленно подвигали ее вперед; она плыла так же грациозно, как лебеди, которые, заслышав шум, издали смотрели на это великолепие, невиданное в их старом приюте. В лодке сидели четыре музыканта, игравших на лютне и на гитаре, два певца и несколько придворных в одеждах, расшитых золотом и драгоценными камнями. Придворные приятно улыбались, чтобы угодить прелестной леди Стюарт, внучке Генриха IV, дочери Карла I, сестре Карла II, которая сидела в этой лодке на почетном месте под балдахином.
Мы уже знаем юную принцессу: мы видели ее в Лувре с матерью, когда у них не было ни дров, ни хлеба, когда ее кормили коадъютор и парламент. Она, так же как и братья, провела юность в лишениях; потом она внезапно очнулась от этого долгого страшного сна на ступенях трона среди придворных и льстецов.
Так же как и Мария Стюарт после выхода из тюрьмы, она наслаждалась жизнью, свободой, властью и богатством. Генриетта, сформировавшись, стала замечательной красавицей. Красота ее расцвела еще пышнее, когда Стюарты опять вступили на престол.
Несчастье отняло у нее блеск гордости, но благоденствие вернуло его снова. Она вся сияла в своей радости и преуспеянии, подобно тем оранжерейным цветам, что, случайно оставленные на одну ночь первым осенним заморозкам, повесили головки, но назавтра, согретые воздухом, в котором родились, раскрываются с еще невиданной пышностью.
Лорд Виллье Бекингэм (сын того самого лорда Бекингэма, который играет столь значительную роль в первых частях нашего повествования), красивый молодой человек, томный с женщинами, веселый с мужчинами, и Вильмот Рочестер, весельчак и с мужчинами, и с женщинами, стояли в лодке перед Генриеттой, наперерыв стараясь вызвать у нее улыбку.