Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
– Следующая сумма не будет стоить вам труда.
– Кто же мне ее даст?
– Я.
– Вы дадите мне шесть миллионов?.. Что вы говорите?.. Шесть миллионов?!
– Если понадобится, то и десять.
– Право, дорогой д’Эрбле, – сказал Фуке, – ваша самоуверенность пугает меня больше, чем гнев короля.
– Пустое!
– Кто же вы такой?
– Кажется, вы меня знаете.
– Я ошибаюсь в вас; чего же вы хотите?
– Я хочу видеть на троне Франции короля, который был бы предан господину Фуке, и хочу, чтобы господин Фуке был предан мне.
– О! –
– Относительно чего?
– Король никогда не будет мне предан.
– Мне кажется, я не говорил, что король будет вам предан.
– Напротив, вы только что это сказали.
– Я не говорил – теперешний король, я сказал – король вообще.
– Разве это не все равно?
– Нет, это совершенно разные вещи.
– Не понимаю.
– Сейчас поймете. Предположите, что королем у нас не Людовик Четырнадцатый.
– Не Людовик Четырнадцатый?
– Нет, а человек, всецело зависящий от вас.
– Это немыслимо.
– Даже обязанный вам троном.
– Вы с ума сошли! Только Людовик Четырнадцатый может сидеть на французском престоле; я не вижу никого, кто мог бы заменить его.
– А я вижу.
– Разве что принц, брат короля, – сказал Фуке, с беспокойством поглядывая на Арамиса. – Но принц…
– Нет, не принц.
– Как же вы хотите, чтобы принц не королевской крови… как вы хотите, чтобы принц, не имеющий никакого права…
– Мой король, или, вернее, ваш король, будет обладать всеми необходимыми качествами, поверьте мне.
– Берегитесь, господин д’Эрбле, берегитесь, вы повергаете меня в трепет, у меня голова идет кругом.
Арамис улыбнулся:
– Какой, однако, пустяк повергает вас в трепет.
– Повторяю, вы меня пугаете.
Арамис снова улыбнулся.
– Вы смеетесь? – спросил Фуке.
– Придет время, когда вы тоже посмеетесь. Теперь же я буду смеяться один.
– Объяснитесь.
– Когда придет время, я объясню вам все, будьте спокойны. Вы не апостол Петр, а я не Христос, однако я скажу вам: «Маловерный, зачем ты усомнился?»
– Ах, боже мой, я сомневаюсь… я сомневаюсь, потому что ничего не вижу.
– Значит, вы слепы, в таком случае я обращусь к вам не как к апостолу Петру, а как к апостолу Павлу: «Наступит день, когда глаза твои откроются».
– О, как я хотел бы верить! – вздохнул Фуке.
– Вы не верите? А ведь я десять раз провел вас над бездной, в которую вы один низверглись бы; ведь из генерального прокурора вы сделались интендантом, из интенданта первым министром, из первого министра дворцовым мэром. Нет, нет, – прибавил Арамис со своей неизменной улыбкой, – нет, вы не можете видеть и, значит, не можете верить. – С этими словами Арамис встал, собираясь уходить.
– Одно только слово, – остановил его Фуке. – Вы никогда еще не говорили со мной так, не выказывали такой уверенности, или, лучше сказать, такой дерзости.
– Для того чтобы говорить громко, нужно иметь свободу голоса.
– И она у вас есть?
– Да.
– С каких
– Со вчерашнего дня.
– О, господин д’Эрбле, берегитесь, вы слишком самонадеянны!
– Как же не быть самонадеянным, имея в руках власть?
– Так у вас есть власть?
– Я уже предлагал вам десять миллионов и снова предлагаю их.
Взволнованный Фуке тоже встал.
– Ничего не понимаю! Вы сказали, что собираетесь свергать королей и возводить на трон других. Я, должно быть, с ума сошел, или мне все это послышалось.
– Нет, вы не сошли с ума, я действительно говорил все это.
– Как же вы могли сказать подобные вещи?
– Можно с полным правом говорить о низвержении тронов и о возведении на них новых королей, когда стоишь выше королей и тронов… земных.
– Так вы всемогущи? – вскричал Фуке.
– Я сказал вам это и снова повторяю, – отвечал Арамис дрожащим голосом; глаза его блестели.
Фуке в бессилии опустился в кресло и сжал голову руками. Арамис несколько мгновений смотрел на него, словно ангел человеческих судеб, взирающий на простого смертного.
– Прощайте, – произнес он наконец, – спите спокойно и отошлите письмо Лавальер. Завтра увидимся, не правда ли?
– Да, завтра, – отвечал Фуке, тряхнув головой, точно человек, приходящий в себя, – но где же мы увидимся?
– На прогулке короля, если вам угодно.
– Отлично.
И они расстались.
III. Гроза
На другой день с утра было пасмурно, сумрачно; так как в этот день была назначена прогулка короля, то всякий, открывая глаза, прежде всего устремлял взор на небо.
Над деревьями висел густой душный туман, и солнце, едва заметное сквозь тяжелую пелену, не в силах было рассеять его. Росы не было. Газоны стояли сухие, цветы жаждали влаги. Птицы пели сдержаннее, чем обыкновенно, посреди неподвижной, точно застывшей листвы. Не слышно было шороха и шума, этого дыхания природы, порождаемого солнцем. Стояла мертвая тишина.
Проснувшись и взглянув в окно, король был поражен сумрачностью природы. Однако все распоряжения были сделаны, все было приготовлено, и, главное, Людовик очень рассчитывал на эту прогулку, которая сулила ему много заманчивого; поэтому он без колебания решил, что погода не имеет никакого значения и так как прогулка назначена, она должна состояться.
Впрочем, в некоторых излюбленных богом земных царствах бывают часы, когда кажется, будто воля земного короля имеет влияние на божественную волю. У Августа был Вергилий, говоривший: «Nocte puit tota redeunt spectacula mane» [11] . У Людовика XIV был Буало, говоривший совсем другое, и бог, относившийся к нему почти так же милостиво, как Юпитер к Августу.
11
Всю ночь идет дождь, утром возвращаются зрелища (лат.).