Виктор Васнецов
Шрифт:
В. М. Васнецов. Преферанс. 1879.
В. М. Васнецов. Три царевны подземного царства. 1881.
В.
В. М. Васнецов. Портрет В. С. Мамонтовой. 1896.
В. М. Васнецов. Аленушка. 1881.
В. М. Васнецов. Богатыри. 1898.
В. М. Васнецов. После побоища Игоря Святославича с половцами. 1880.
В. М. Васнецов. Один в поле воин. 1914.
В. М. Васнецов. Сказка о спящей царевне. 1900–1926.
В. М. Васнецов. Декоративный орнамент для Владимирского собора в Киеве.
В. М. Васнецов. Нестор-летописец.
В. М. Васнецов. Царевна Несмеяна. 1914–1924.
В. М. Васнецов. Сивка-Бурка. 1919–1926.
В.М. Васнецов. Палаты царя Берендея. Эскиз декорации к сказке А.Н. Островского «Снегурочка». 1885.
< image l:href="#"/>Интерьер дома В. М. Васнецова.
На открытие музея ждали царя. Граф Уваров и члены комиссии каждый день являлись посмотреть, как идут дела художников. И – молчание! Ни одобрения, ни осуждения. Что думал о работе Васнецова граф-археолог, знать никому уже не дано: умер, не дождавшись торжеств.
В день открытия музея художникам Васнецову
Александр. III смотрел «Каменный век» с удовольствием и очень внимательно.
– А кто автор этого замечательного произведения? – спросил он наконец.
– Васнецов.
– А почему его нет в этой зале?
И тотчас позлащенные груди нашли и выдвинули художника пред государевы очи.
– Помните, как я был у вас в мастерской в Париже? Помните, как мне понравились ваши «Акробаты»? И нынче рад вашему успеху. Очень рад! – пожал руку, улыбнулся, прошел в музей, а к Васнецову встала очередь: поздравляли, пожимали, находили приятные и даже восторженные слова.
Одобрение царя – хорошо для чиновника, у чиновника карьера. У живописцев тоже есть своя карьера, зависимая от высоких мнений и все-таки ничем не защищенная от правды. Правда и на этот раз оказалась на стороне Васнецова. Современники очень высоко оценили «Каменный век». Мы читаем в «Истории искусства» Гнедича: «Первым грандиозным трудом Васнецова были фрески, написанные им для Исторического музея в Москве. Их можно смело признать произведениями всемирными, единственными в своем роде по превосходной композиции и глубокому проникновению духом доисторической эпохи».
Среди первых, кто поздравил Васнецова с успехом, был Василий Дмитриевич Поленов: «Как я ставлю высоко в отношении радостного искусства твой „Каменный век“, я и сказать не умею. На днях тут был Павел Петрович Чистяков, он в восторге от этого произведения: „Васнецов дошел в этой картине до ясновидения, это первая русская картина, с нее должно начинаться русское искусство“. Это верно! В этой картине выражено все будущее развитие человечества, для чего стоит жить!»
Шел 1885 год. У Репина на передвижных выставках были уже «Крестный ход в Курской губернии», «Не ждали», а теперь потрясала реализмом злодейства «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 г.», картина, получившая в народе название более краткое: «Иван Грозный убивает сына».
Васнецов в эти годы на выставках не блистал, перед ним открылся вдруг совершенно иной путь к зрителю. Стены общественных зданий – это не частные коллекции, куда вход только родственникам да приятелям. Впрочем, до общенародного признания было далеко. Неграмотный народ по музеям не ходит, не знает, что это такое – музей, одних его торжественных дверей перепугается.
Простой народ с искусством по-свойски встречался только в церкви, ужасаясь «Страшному суду», умиляясь иконам, но не красоты ради, а степени святости.
Когда перед тобою вся жизнь художника, удивляешься мудрой ее последовательности, словно кто-то и впрямь вел его со ступени на ступень, все выше, выше и под самый купол Владимирского собора.
Адриан Прахов явился в Москву за художниками весной 1885 года. Прежде всего он поехал в Абрамцево.
Васнецов в тот год жил в поленовском доме. Свалив с себя прекрасную обузу «Каменного века», он ходил по Абрамцеву новорожденным. Было недоуменно легко, Виктор Михайлович, посмеиваясь над собою, то и дело повторял, читая на «о» и нараспев:
Оковы тяжкие подут,Темницы рухнут, и свободаВас примет радостно у входа…Можно было заниматься чем угодно, и он заговорщицки подмигивал птицам, порхавшим с ветки на ветку, я тем большим, что, поднимаясь суматошно с озерной глади, с посвистом рассекали крыльями воздух и уносились неведомо куда… а на самом деле на реку за лесом или на болотце в заливные луга.
Ничуть не завираясь, он говорил за обедом Елизавете Григорьевне:
– Теперь я в две недели могу кончить «Трех богатырей». Илья у меня давно уже найден.