Виктор Вавич
Шрифт:
Дань въ Санктъ-Петербургъ въ двадцать седьмый день Января въ лъто отъ Рождества Христова тысяча девятьсоть четвертое, Царствованiя же Нашего въ десятое.
На подлинномъ Собственною Его ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано:
НИКОЛАЙ.
Из домов напротив подбегал народ, без шапок, придерживая на груди
Извозчик слез с козел и, подняв по-бабьи полы, затопотал тяжелыми ногами через тротуар.
— Нет, верно, ребята, война? А? — Все оглянулись на мужицкий голос. Башкин тоже оглянулся. Он улыбался и думал, что б такое сказать для всех, веселое что-нибудь. И вдруг он заметил в толпе человека в суконной фуражке, — он глядел прямо на Башкина, подняв брови, широко растопырив веки, и приказательно мотал головой вбок, манил на сторону.
«Нахальный дурак какой», — подумал Башкин, а под грудью екнуло, забилось, и он против воли глядел на глупое лицо и шагал к нему, весь в поту от волнения.
— Пойдем-ка, что скажу, — кивал человек и шел в сторону, и Башкин шел, шел за ним.
— Сесов? — и человек едко глянул в глаза. Башкин не сразу понял слово, но понял, что это оттуда, и стало сухо во рту, в горле.
— Иди являться.
— Я знаю, — хрипло сказал Башкин обиженным голосом, — я знаю, я приду.
— Сейчас, сейчас пошел со мной. Шляется, а тама ждут. Пошел со мной — и квит. Пошел вперед, — и человек придержал шаг. — Куда, куда? Налево ворочай.
И Башкин шел впереди и поворачивал, куда приказывал голос сзади Он шагал, тяжело переводя дух, и не оборачивался, как будто палкой подпихивали его вперед шаги человека сзади.
— Налево, в ворота! Не знаешь?
Им отворили. Человек все шел сзади, теперь уж совсем по пятам, и Башкин взял по двору направо, в ту самую дверь, куда прошел в первый раз с городовым. И по знакомой лестнице, по тем же ступеням, зашагал надерх.
— Как пройти, знаешь? — окликнул снизу человек. — А то провожу, — и человек заспешил, догнал и повернул дверь-зеркало на площадке.
Башкин чувствовал, что был весь красный, горело кровью все лицо. Сердце рвалось, и казалось Башкину, что он только и несет одно сердце, а оно одно без него живет и мечется в груди, как в клетке. Он ничего не видел по сторонам, но без ошибки схватил ручку двери.
— Стой! Куда! — крикнул жандарм из конца коридора и зазвонил шпорами, побежал. Дверь не поддавалась, жандарм отдирал руку, дверь тряслась, дрожала.
— Пошел вон… пошел, пошел, — задыхаясь, выкрикивал Башкин.
Дверь открылась, и Башкин чуть не упал. Жандарм поддержал. В дверях стоял ротмистр, ротмистр Рейендорф, блестел пуговками.
— Что, что тут такое? А, Семен Петрович! Пожалуйте! —
— Калоши скиньте, — сказал вполголоса жандарм. Башкин с трудом поднимал ноги.
— Присаживайтесь, — ротмистр даже подтолкнул навстречу кресло. — Слушайте! Что ж вы нас томите? Мы ж вас ждем!
— Я болен, был болен, — выдыхал Башкин. Он прижимал к груди концы шарфа. — Сейчас еще болен… Я не могу, не могу…
— Надеюсь, вам не плохо было? — ротмистр наклонился заботливо. — Ведь они люди состоятельные и, кажется, очень гостеприимные. Даже, пожалуй, чересчур? А? Как вы находите? Не чересчур ли?
— Не знаю, не знаю. — Башкин мотал головой. Он прикусил складку шарфа и крепко сжал зубы.
— Ну как же не знаете? Позвольте, ведь вы гениально устроились. В самом выгодном положении. Я прямо был восхищен, когда мне доложили. Прямо блестящая идея. Простите мне, но я даже думал, что и болезнь — ваше изобретение.
— Мм! — застонал Башкин сквозь зубы и затряс головой.
— Но у вас, оказывается, действительно случилось воспаление… обоих легких. Так ведь?
Башкин, пригнувшись к коленям, глядел в пол, молчал. Он чувствовал, как сверху глядит ему в темя ротмистр, даже чувствовал место, куда нажали металлические глаза — белые, блестящие, как серебряные пуговки
— Так слушайте, нам ведь многое уже известно. Ведь вы же понимаете, что такой дом мы не можем оставить без наблюдения И вот теперь нам надо приступить к действиям. Ну, та же самая проблема, о которой мы тогда с вами беседовали. Вспоминаете? Что? Нет? Башкин мотал головой.
— Ведь вам же, надеюсь, дороги эти люди, хотя бы та же Анна Григорьевна, скажем, или эта… Надежда… Надежда, кажется? Не ошибаюсь?.. Ведь вы должны тут нам дать нити, чтобы не совершилось жестокой несправедливости. Вот как — надо уж покаяться — произошло с вами.
Башкин поднял глаза. Все еще держа шарф в зубах, он глядел на ротмистра во всю ширь, во весь мах взгляда. Ротмистр замолк. Слышно было, как шумно дышал через нос Башкин. Ротмистр нахмурился. Губы искривились гадливо, и слышным шепотом ротмистр произнес: «Болван!»
— Видите, — начал ротмистр глухим голосом. Он, прищурясь, глядел в стену над Башкиным. — Видите, сейчас объявлена война. Так что нам не! до! шу-ток! и миндальничать нам преступ-но. О вас будет разговор другой, у нас есть ваша подписка, господин Эсесов! А тут, с ними, — он вдруг ударил взглядом в глаза Башкину и круто завернул слова, — отррубим без рразборра!
Башкин откинулся на спинку кресла, опустил голову, глядел в пол и жевал шарфик.
— Так вот, пожалуйста: нам надо бить в корень. Можете мне поверить, что мы не станем бить стекла, если можем войти в дверь. Вот эту дверь вы нам и помогите найти. Ну-с?