Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники
Шрифт:
Не успела начаться вторая песня, как игла принялась скакать на одном месте из-за очередной царапины.
– Едрена Матрена! – в сердцах произносит Вика, снимая иглу с пластинки. Она вынимает из школьного портфеля ластик и, утяжелив им звукосниматель, снова включает песню. Играет Dancing Queen – правда, в замедленном темпе, и голоса исполнителей какие-то «простуженные», но даже это не может убить ощущение, будто наш дом посетили ангелы музыки.
Диск оказался наполовину покоцанный, и некоторые песни удавалось послушать лишь фрагментами, потому что выровнять изувеченные царапинами места не
К счастью, наша любимая SOS совсем не пострадала, и Вика в ходе многократных прослушиваний даже сумела снять текст песни. Ну или как бы снять: английским никто в семье не владел, а в школе она только-только начала «шпрехать» по-немецки.
Процесс шел следующим образом: «беленькая» Агнета начинает петь своим жалобным голосом, и Вика быстро записывает на бумаге некую звуковую абракадабру, которая чудится ее уху. Потом она еще раз двадцать выслушивает записанную «песню», снова и снова внося коррективы, а после этого принимается напевать вместе с исполнительницей, пытаясь выучить текст наизусть. Понятное дело, я принимаю в этом активное участие. И вот уже песня разучена, и мы вдвоем горланим ее на всю ивановскую, и в мире нет никого счастливей нас…
Сегодня наши детские попытки раздобыть слова любимой песни кажутся чрезвычайно забавными: с появлением Интернета можно просто зайти в Яндекс и взять текст на любом языке мира. Однако в то далекое время песенным фанатам было непросто отыскать слова даже на русском языке.
Какой же выход придумала Вика? Она научилась молниеносно записывать слова песни в реальном времени, пока та звучит по радио или с экрана телевизора. В эпоху тотального информационного голода такой навык был бесценным – по крайней мере для тех, кто не мог представить свою жизнь без пения.
Допустим, по радио объявляют, что сейчас прозвучит композиция Раймонда Паулса «Листья желтые над городом кружатся». Сестра тут же бросает свои дела и кричит мне: «Ромашильда, живо бумагу и ручку!» Я наспех выдираю из тетради разлинованный листок, хватаю если не ручку, то огрызок карандаша и несусь в гостиную, где висит радиоприемник. Эти приготовления проходят на вступительной мелодии, а когда звучат первые слова, Вика уже во всеоружии и начинает делать «стенограмму» песни: пишет чрезвычайно быстро, на ходу сокращая слова; если не укладывается в темп, удерживает в памяти по две-три строки и в результате ухитряется записать текст полностью, практически без искажений.
Случалось, конечно, что Вике недоставало лексического запаса и общего культурного уровня, чтобы распознать слово, и в результате у нее из-под пера выходили такие ляпы, что можно только диву даваться. Вот, к примеру, ее запись пугачевской песни «Золотая карусель»: «Я беднягам воробьям подарю свой непокой, свои окна от тебя занавешу киселем» – вместо «занавешу кисеей».
А вот так она записала отрывок из шутливой песенки «Надо подумать»: «Ах, какая ночь была, и в облаках тума
– Вика, что такое «тума»? – озадаченно спрашиваешь у нее.
– Ну, тума и есть тума – что тут непонятного, – отвечает она, но, видя твое недоумение, добавляет чуть менее уверенно: – Не кума же плыла!
Мне всегда было интересно, какой образ пронесся у Вики перед глазами, когда она писала это странное слово – наверняка нечто туманное, бесформенное. И поражаюсь, почему у нее «не хватило тямы» догадаться, что таинственная тума – не что иное, как луна.
«Так ведь полудурь – что с нее взять?» – не преминули бы сказать родители. Счастливые люди: у них на все был готовый ответ, они ведь знали скорбную правду об умственных способностях младшей дочери.
Доморощенные меломаны
В детстве Вика частенько мечтала вслух о том, как здорово было бы иметь дома магнитофон. «Представляешь, – говорила она, уставившись своими серыми глазищами в окно, – на пленку можно записать все что угодно, все концерты «Бони М.» и «Чингисхана» вместе взятые, и не нужно ждать, когда появятся в продаже пластинки».
Если в то время Вике чего-то очень хотелось, то вскоре этим загорался и я: она умела удивительным образом передавать мне свои желания, и я исподволь начинал принимать их за собственные. Так было и с магнитофоном. Я вслед за сестрой произносил это слово в жаргонно-сокращенном виде – маг, но даже не отдавал себе отчета, что этим мы наделяем звукозаписывающее устройство сверхъестественными характеристиками, воспринимая его как волшебство.
Время от времени я выразительно вздыхал в присутствии папеньки с маменькой и мечтательно произносил: «Эх, вот бы у нас был маг – можно было бы записать все песни «Аббы»!» Отец лишь фыркал и раздраженно отмахивался от этих прозрачных намеков: обычно родители игнорировали наши желания, выходящие за рамки предметов первой необходимости – еда, одежда, школьные принадлежности. Мотив для отказа был неизменный: денег нет – и баста.
Подозреваю, что своими вздохами по поводу чудодейственного механизма я предкам всю плешь проел, потому что в один прекрасный день папенька вдруг сказал: «Ладно, собирайся, пойдем покупать тебе маг». А спустя несколько часов на столе в гостиной уже красовался купленный в рассрочку бобинник «Снежеть-203» – неуклюжий и тяжеленный монофонический «гроб». У магнитофона был нелепейший дизайн: шершавая на ощупь рабочая поверхность черного цвета, по бокам – две коричневые панели из полированного дерева (под стать тогдашней мебели), спереди – пластмассовая пластина из серых квадратиков, защищавшая встроенные динамики, – словом, жуть необыкновенная, но моим и Викиным восторгам не было предела. Еще бы, сбылась наша давнишняя мечта – теперь у нас будет вся музыка, какую только можно пожелать!
Магнитофон купили вроде бы для меня, но в оборот его, конечно же, взяла сестра. Прежде чем дома появились катушки с полноценными музыкальными альбомами, Вика изощрялась в записывании через треугольный микрофончик, шедший в комплекте. То, как она это делала – отдельная история.
Конец ознакомительного фрагмента.