Виктория Света
Шрифт:
Когда разлаписто, но энергично бывший работодатель проследовал мимо, Вика сухо произнесла ему в спину:
– Господин Мартынов. Я бы на вашем месте так не спешила.
Тот обернулся, взглянул, узнал, раздраженно рявкнул:
– Чего надо?
Виктория встала и, поддев со скамейки рюкзак, ответила невозмутимо:
– Мне – ничего. А вам советую полицию вызвать. Или МЧС. А лучше и тех, и других.
Мартынов вдруг развеселился:
– Угрожаешь?
– Под днище загляните. Только осторожно, – посоветовала Вика и попыталась уйти.
Он не дал ей сделать и шагу. Дернул больно за локоть,
– А погоди-ка. Чего тебе известно?
Виктория саданула его по руке и проговорила спокойно:
– Разуй глаза, дядя. Тогда тебе тоже станет известно.
И кивком головы обозначила, куда ему надо, разув глаза, посмотреть.
Уйти она смогла лишь после того, как с нее сняли показания приехавшие на вызов опера.
– Эй! Как тебя… Демидова! – нагнал ее у светофора «мерин». – Я тебя нанимаю.
– Вы меня уволили, – надменно вздернув бровь, напомнила ему Виктория.
– Не включай дуру. Я же вижу, кто ты. Будешь у меня телохранителем.
– Не буду, – ответила она и отвернулась.
– Да брось ты злиться, Демидова, – не унимался «мерин», примирительно хлопнув девушку по плечу. – Кулинаришь ты реально отвратно. Даже моя бывшая тебе фору даст. А за рубашки и прочее, вот, держи, сколько ты мне там насчитала.
И полез в карман за бумажником. Вика подождала, когда тот выудит три банкноты, и, помедлив, деньги приняла. Приободренный Мартынов продолжил:
– Короче, Демидова. Баблом не обижу. Профессионалов ценю, будь спокойна. И за сегодняшний случай отблагодарю однозначно. Тачку хочешь? Завтра сама выберешь. «Феррари» не обещаю, но на «кореянку» рассчитывай железно. Короче, завтра к девяти я тебя жду на этаже.
Вика ответила невозмутимо:
– Зачем мне тачка? У меня скутер есть.
И ступила на «зебру». Как раз зажегся зеленый. А потом обернулась и добавила:
– И я не профессионал. Вы ошиблись.
– Ты же спец! Как ты такое допустила! – надрывался начальник службы безопасности с багровым от показушной ярости лицом. Кажется, он готов был Вику ударить. Надрывался не просто так, а на публику. Решил сразу же расставить акценты, умняга.
Только вот аргументов, чтобы обвинить ее в профессиональной погрешности, у него никаких не имелось. Портьеры были наглухо задернуты. Денно и нощно. По ее настоянию, кстати. Это были отличные портьеры из плотного темно-вишневого бархата, мягкими складками струящиеся от дубового карниза под потолком до паркетного пола, устланного традиционными, красным с синим орнаментом, ковровыми дорожками. Однако таковая предосторожность не спасла подопечного – снайпер угодил ему точнехонько в сердце.
В качестве телохранителя Виктория проработала здесь всего неделю, а рекрутировал ее вон тот славный дядечка, чье тело медленно, но неизбежно остывает сейчас в кресле с высокой спинкой, придвинутом к монументальному письменному столу. Покойный – крепкий, хотя и несколько грузный пожилой мужик, – занимал, пока был жив, должность руководителя столичного департамента строительства и землепользования, и звали его Замятин Павел Сергеевич.
При первом их знакомстве Виктория поинтересовалась, зачем господину Замятину понадобилась личная охрана, если в структуре министерства имеется собственная служба безопасности.
Замятин ответил, что должность у него такая, приходится всяко-разного опасаться. И хоть штат охранников при департаменте действительно наличествует, однако его сотрудникам в обязанности не вменено сопровождать чиновника во внерабочее время. Ну, а теперь, когда Замятин прибег к защите персонального телохранителя в Викином лице, он будет чувствовать себя в полнейшей безопасности, как за танковой броней. Любил пошутить старик.
Вечером того кошмарного дня Танзиля ее коньячком отпаивала. Лучше бы и не пили вовсе. Вспомнили Лидушку покойную, которая тоже от стрессов коньячок предпочитала – нечасто и понемногу, однако не брезговала. Лидия Петровна Авдотьева более двадцати лет директорствовала в их интернате. Она очень хорошим директором была и очень хорошим человеком. Потому и убили.
Слово за слово… Разревелись обе, что старый, что малый. Хотя Танзиля Усмановна не старуха вовсе, ей и шестидесяти нет. До сих пор в интернате работает замом по хозчасти. Виктория в том детском доме с пяти лет воспитывалась. До полных пятнадцати, пока ее не удочерили.
Какое это счастье небывалое, может лишь детдомовец понять. Особенно если учесть, что шансы обрести родителей, когда ты вошел в подростковый возраст, тают с каждым месяцем.
Тетю Катю она очень любила. Вернее, любит. Жаль, что так вышло. Не следовало Вике иллюзии строить, вот и все. Чем качественнее построенная иллюзия, тем больнее ее ампутировать.
Дело в том, что семья решила от нее избавиться. Не сразу, зато изящно.
Вика училась на втором курсе юрфака, когда мама Катя родила двойню, Кирюху и Илюху. Виктория честно старалась гнать от себя ревность и панику. И настойчиво верила, что приемные родители продолжают считать ее родной дочерью, так же как и она искренне считает их мамой и отцом.
Она заставила себя принять за данность этих мамы-Катиных детей. Она смогла их полюбить и уже почти не ревновала. Но судьба продолжила раскачивать кораблик ее счастья, хотя поначалу визиты Валика к ним в дом проблем не предвещали, а тем более не предвещали беды.
Валентин Попов посещал Демидовых не в одиночку, а в составе семейного клана. Его папаша был владельцем небольшого, но надежного коммерческого банка, и приятельские отношения Попова-старшего с предпринимателем Демидовым подкреплялись взаимным корыстным интересом. Точнее выразиться – корыстный интерес подкреплялся раутами и пикниками с барбекю.
Отношение к Попову-младшему у Виктории сложилось неоднозначное. Валентин был умен и на редкость эрудирован, а в его манерах проскальзывал волнующий шарм странно-зажатого обаяния. Но скоро выяснилось, что за Валиком вьется шлейф невнятных слушков и пересудов, что само по себе Вику не удивило, но заставило свести общение с банкирским сынком к возможному минимуму – из соображений брезгливой чистоплотности.