Вилла «Белый конь»
Шрифт:
– Что? – удивленно воззрился на него Корриган.
– Я сказал, звоните, – ласково промолвил Лежен. – Почему вы так удивились? – Он сам взял трубку: – Город, – и взглянул на Корригана: – Говорите номер.
– Гросвенор, 64578.
Лежен повторил номер в трубку и передал ее Корригану.
– Развлекайтесь, – сказал он.
Слегка растерявшись, Корриган смотрел на инспектора. В трубке долгое время раздавались гудки и никто не отвечал. Наконец послышался одышливый женский голос:
– Гросвенор, 64578.
– Это особняк леди Хескет-Дюбуа?
– Э... э... да... то есть... я хочу сказать...
Доктор
– Можно попросить ее к телефону?
– Нельзя. Леди Хескет-Дюбуа умерла в апреле.
Обескураженный, доктор Корриган повесил трубку, не ответив на вопрос: «А кто говорит?»
Он холодно взглянул на инспектора Лежена:
– Вот почему вы с такой легкостью разрешили мне туда позвонить?
Лежен хитро улыбнулся.
– В апреле, – задумчиво сказал Корриган. – Пять месяцев назад. Пять месяцев, как ее уже не волнует шантаж или что-то там еще. Она случайно не покончила с собой?
– Нет. У нее была опухоль мозга.
– Знаете, надо снова браться за список, – сказал Корриган.
Лежен вздохнул.
– В сущности, неизвестно, какое отношение это убийство имеет к делу, – заметил он. – Могло быть обыкновенное нападение в туманный вечер – и почти нет надежды найти убийцу, разве что нам просто случайно повезет...
Доктор Корриган сказал:
– Вы не возражаете, если я все-таки еще разок взгляну на записку?
– Пожалуйста. И желаю удачи.
– Хотите сказать, все равно ничего у меня не выйдет? Посмотрим! Я займусь Корриганом. Мистер, миссис или мисс Корриган – с большим вопросительным знаком.
Глава 3
1
– Да нет, мистер Лежен, больше вроде ничего не припомню. Я ведь уже все сказала вашему сержанту. Не знаю я, ни кто она была, миссис Дэвис, ни откуда родом. Она у меня полгода снимала комнату. Платила вовремя, и вроде славная такая женщина, тихая, воспитанная, а уж чего еще вам сказать, я и не знаю.
Миссис Коппинз перевела дыхание и недовольно посмотрела на Лежена. Он улыбнулся ей кроткой, меланхолической улыбкой, действие которой было проверено не раз.
– Я бы с охотой помогла, если бы что знала, – добавила миссис Коппинз.
– Благодарю вас. Вот это нам и нужно – помощь. Женщины ведь знают гораздо больше мужчин, они многое чувствуют интуитивно.
Ход был верный и возымел нужное действие.
– Ах! – воскликнула миссис Коппинз. – Жалко, мой муж вас не слышит. Он вечно твердил одно: мол, ты думаешь, что все знаешь, а на самом деле ни о чем понятия не имеешь. А я девять раз из десяти была права. Важничал, много о себе понимал, покойник-то.
– Вот потому я и хотел узнать, что вы думаете о миссис Дэвис. Как по-вашему, она была несчастлива?
– Как вам сказать? Да вроде бы нет. Деловая. Это видно было. Все у нее всегда как надо. Словно заранее обдумывала. Я так понимаю, работала она, где выясняют, как разные товары идут, чего больше покупают, спрашивают. Эти агенты ходят и узнают у людей, какой сорт мыла они покупают или какую муку, как свои деньги распределяют на неделю, на что больше всего уходит. Я-то просто-напросто считаю, суют нос не в свое дело, и в чем от этого толк правительству или кому еще –
– Вы не знаете название фирмы или конторы, где она работала?
– Да нет, не знаю, такая жалость.
– Она когда-нибудь говорила, у нее есть родственники?
– Нет. Я так поняла, она вдова, муж давно умер. Он вроде долго болел, только она не особо любила об этом распространяться.
– Она не рассказывала вам, откуда была родом?
– По-моему, не из Лондона. Откуда-то с севера.
– Вы не замечали в ней чего-нибудь странного, непонятного?
Лежен сомневался, правильно ли он сделал, спросив об этом. Если у нее заработает воображение... Но миссис Коппинз не воспользовалась столь удобным случаем.
– Да нет, не замечала. И уж никогда от нее не слышала ничего такого. Только вот чемодан у нее был не как у всех. Дорогой, но не новый. И буквы на нем были ее – «Дж. Д.», Джесси Дэвис, только они были написаны поверх других. Сперва-то они были «Дж. X.», по-моему, или, может, «А». Но мне тогда и в голову ничего не приходило. Хороший подержанный чемодан можно купить совсем дешево, и буквы приходится менять. У нее вещей-то и было – один чемодан.
Лежен это знал. У покойной было очень мало вещей. Не нашлось среди них ни писем, ни фотографий. Не было у нее, по-видимому, ни страхового полиса, ни счета в банке, ни чековой книжки. Носильные вещи хорошего качества, скромного покроя, почти новые.
– Она казалась всем довольной? – спросил он.
– Да вроде так.
Инспектор услышал нотку сомнения в голосе миссис Коппинз и повторил настойчиво:
– Вроде?
– Я об этом как-то не думала. Зарабатывала она неплохо, работа чистая, живи да радуйся. Была не из болтливых. Но когда заболела...
– А что случилось, когда заболела? – переспросил Лежен.
– Сперва она расстроилась. Когда от гриппа слегла. «Всю мою работу спутает», – говорит. Пришлось ей лечь в постель, вскипятила себе чаю, аспирин приняла. Я говорю: «Доктора хорошо бы позвать», а она говорит: «Незачем. При гриппе надо отлежаться в тепле, и все». И мне велела не заходить, а то заражусь. Поболела она, конечно, ведь грипп, а когда температура спала, то стала она расстроенная какая-то, тоже при гриппе часто случается. Я ей, бывало, что-нибудь сготовлю, когда она стала поправляться, она сидит у огня и говорит: «Плохо, если столько времени свободного. Мысли одолевают, не люблю я особенно о жизни задумываться. Тоска берет».
Лежен был по-прежнему весь внимание, и миссис Коппинз разошлась пуще прежнего.
– Ну, дала я ей, значит, журналов. Но только ей не читалось. И раз, как сейчас помню, она говорит: «Лучше о многом не догадываться, если все не так, как надо, правда?» А я ей: «Да, милочка». А она: «Не знаю. Уверенности у меня никогда не было». А я говорю: «Ну ничего, ничего». А она: «Я бесчестного не делала. Мне себя упрекнуть не в чем». Я отвечаю: «Конечно, мол, милочка», а сама подумала: может, у нее на работе какие делишки обделывают с денежными счетами и она знает, но, коли это ее не касается, не вмешивается.