Вилла Рубейн. Остров фарисеев
Шрифт:
— Ах, никакие бани не могут соперничать с багдадскими, — протянул толстяк с маленьким ртом.
Слова его снова прозвучали над присутствующими как благословение, и снова весь мир разделился на три части: где обслуживают хорошо, где обслуживают куда лучше и… Багдад!
А Шелтон подумал: «Почему это я не знаю такого места, где было бы лучше, чем в Багдаде?»
Он казался сам» себе таким ничтожеством. Выходит, что он не знает ни одного из этих чудесных мест и ничем не может быть полезен своим ближним; впрочем, в глубине души он был убежден, что остальные столь же мало знают о предмете разговора, как и он сам, —
— А вы были когда-нибудь в Багдаде? — робко спросил он толстяка.
Тот, ничего не ответив, стал рассказывать какой-то анекдот; крошечный рот его на широком лице извивался, как гусеница. Анекдот был презабавный.
За исключением Антонии, Шелтон не видел почти никого из женской половины общества, собравшегося в Холм-Оксе, ибо, следуя установленному в таких поместьях обычаю, мужчины и дамы старались по возможности избегать друг друга. Они встречались за столом, иногда собирались, чтобы сыграть партию в крокет или теннис; в остальное же время, словно по тайному уговору, они держались порознь, как на Востоке.
Однажды, разыскивая Антонию, Шелтон заглянул в гостиную и обнаружил в ней несколько дам, занятых горячим спором. Он уже хотел было удалиться, но, не желая слишком явно показать, что зашел сюда лишь в поисках своей невесты, сел и стал слушать.
Высокородная Шарлотта Пенгвин сидела на низком диване у окна и вязала неизменный шелковый галстук — шестой по счету, с тех пор как она начала вязать точно такой же в Йере; рядом на подоконнике стояла гортензия, и лепестки круглых, как шар, цветов почти касались горящих румянцем щек тетушки. Она смотрела с томным интересом! на говорившую даму. Дама эта была плотная, небольшого роста; седые волосы ее, зачесанные назад, открывали низкий лоб; лицо у нее было энергичное и немного недовольное. Она стояла с книгой в руках, словно произнося проповедь. Будь она мужчиной, про нее можно было бы сказать, что это бойкий молодой делец, ибо, несмотря на седины, чувствовалось, что она никогда не состарится и никогда не утратит способности быстро принимать решения. Черты ее лица обладали большой подвижностью, в живом, но немного жестком взгляде сквозила фанатическая убежденность в правильности собственных суждений; подчеркнуто простое платье словно утверждало ее право вмешиваться в чужие дела. Лицо у нее было не красное и не бледное, не желтое и не зеленое, но все эти оттенки сливались в нем словно для того, чтобы она возможно меньше выделялась на фоне окружающей природы; и улыбка у нее была какая-то странная, кисло-сладкая, больше всего напоминающая вкус яблока с гнильцой.
— Я их просто не слушаю, — говорила она. Голос у нее был не резкий, но деловитый: чувствовалось, что у нее нет времени заниматься пустяками. — Я на опыте убедилась, что с ними лучше всего обращаться, как с детьми.
Услышав это, дама, читавшая «Таймс», улыбнулась; ее рот, вернее, все ее жесткое красивое лицо напоминало деревянных лошадок в яблоках, которых можно купить в пассаже в Сохо. Она скрестила ноги, зашуршав дорогим тяжелым шелком юбок. Казалось, вся она захрустела и затрещала, произнеся резко, не глядя на окружающих:
— А я считаю, что бедняки — очаровательные люди!
Сибилла
— А вы, Дик? Какого вы мнения о бедных?
Шелтон в замешательстве огляделся по сторонам.
Пожилые дамы, которые уже высказали свое мнение, смотрели теперь на него, и в их взглядах он прочел полное пренебрежение.
«О, этот молодой человек? — казалось, говорили они. — И вы ждете от него каких-то разумных замечаний? Полно!»
— Какого я мнения о бедных? — запинаясь, спросил Шелтон. — Да никакого.
Дама по имени миссис Мэтток — та, что все время рассуждала стоя, посмотрела на утонченную особу, читавшую «Таймс», и, улыбнувшись своей кисло-сладкой улыбкой, заметила:
— Возможно, вы не знаете лондонских бедняков, леди Бонингтон?
В ответ леди Бонингтон только зашуршала юбками.
— Ах, миссис Мэтток, пожалуйста, расскажите нам о трущобах! воскликнула Сибилла. — Посещать трущобы, должно быть, так интересно! А здесь такая смертельная скука — только и делаем, что шьем для них фланелевые юбки!
— Бедняки, душенька, совсем не такие, какими вы их себе представляете… — начала было миссис Мэтток.
— А знаете, — прервала ее тетушка Шарлотта, выглядывая из-под гортензии, — по-моему, они такие милые!
— Вы так думаете? — резко спросила миссис Мэтток. — А по-моему, они только и делают, что на все ворчат.
— На меня они никогда не ворчат; они очаровательные люди.
И леди Бонингтон с сумрачной улыбкой посмотрела на Шелтона.
А он невольно подумал, что нужно быть необычайно храбрым, чтобы осмелиться ворчать в присутствии этой богатой деспотичной особы.
— Бедняки — самые неблагодарные люди на свете! — заметила миссис Мэтток.
«Зачем же вы тогда ходите к ним?» — спросил про себя Шелтон.
И, словно в ответ на его мысль, миссис Мэтток сказала:
— Мы обязаны помогать им, обязаны выполнять свой долг, но дождаться от них благодарности…
— Несчастные! У них такая тяжкая участь! — с иронической улыбкой заметила леди Бонингтон.
— А маленькие дети! — вздохнула тетушка Шарлотта, вспыхнув и глядя вокруг блестящими глазами. — Они такие трогательные!
— Ох, эти дети! — сказала миссис Мэтток. — Я прямо из себя выхожу при виде этих заброшенных созданий. Нет, мы слишком сентиментально относимся к беднякам!
Леди Бонингтон снова зашуршала юбками. Ее пышные плечи глубоко ушли в мягкую спинку кресла; густые темные волосы, отливавшие серебром, были высоко взбиты; рубиновый браслет сверкал на могучем запястье руки, державшей газету; она медленно покачивала ногой, обутой в туфельку из бронзовой кожи. Эта дама отнюдь не производила впечатления слишком сентиментальной.
— Я знаю, что беднякам часто совсем неплохо живется, — заявила миссис Мэтток таким тоном, словно кто-то глубоко оскорбил ее.
И Шелтон не без жалости заметил, что судьба избороздила морщинами все ее доброе лицо, — эта сетка крохотных морщинок красноречиво говорила о великом множестве добрых намерений, которые не осуществились по вине непрактичных и вечно недовольных бедняков.
— Что бы вы ни делали, они никогда не бывают довольны, — продолжала она. — Они только обижаются, когда им помогают, или же принимают помощь, но никогда за нее не благодарят.