Вильямс

Крупеников Игорь Аркадьевич

Самым трудным и кропотливым делом оказались разбор и классификация сорняков. Из этого маленького мешочка, добытого в Порецкой экономии графа Уварова, можно было составить целую коллекцию: кроме огромного числа семян кускуты, Вильямс обнаружил 56 видов других сорняков. На один килограмм семян клевера пришлось 196 тысяч семян сорняков. Таковы были «отборные» семена, продававшиеся сиятельным графом по самой дорогой цене.

Десять суток потратил Вильямс на эту работу, ночами сидел он с лупой, а днем в тесной комнатке контрольной станции, расположенной над кафедрой земледелия,

он подвергал семена всесторонним испытаниям. К 5 июля экспертиза была окончена, и Вильямс дописал последнюю страницу своего подробнейшего отчета.

Точно установленные и тщательно проверенные факты звучали гневным обвинением против графа Уварова.

«Выводы из этого отчета, — писал Вильямс, — настолько печальны и настолько очевидны, что я позволю себе отклонить тяжелую обязанность сводки их и формулировки.

Не могу, однако, удержаться от следующего заключения. Не подлежит сомнению, что в Можайском и, повидимому, в принадлежащей к Порецкой экономии части Волоколамского уезда Московской губернии страшный враг клевера, кускута — «клеверный чорт»… уже успела свить себе гнездо и в короткий срок получила огромное, угрожающее распространение — угрожающее не только убытками нескольким десяткам или сотням крестьян, но угрожающее самому делу распространения крестьянского травосеяния.

Разве не страшно такое разочарование в самом начале дела, когда крестьянин вместо клеверного сена получает ни на что не годную траву, которую и скот не ест?

Разве не способно это надолго отбить охоту к нововведениям у нашего крестьянина?»

Вильямс все яснее осознавал неразрешимые противоречия между устремлениями передовой агрономической науки и социально-экономическими условиями царской России. Погоня капиталистов и помещиков за наживой, беззастенчивое ограбление трудового народа всеми дозволенными и недозволенными способами не только могли отбить охоту к нововведениям, но и приводили ко все большему разорению миллионных масс крестьянства и всех трудящихся.

Вильямс не мог оставаться равнодушным, он считал своим общественным долгом поднять свой голос в защиту крестьян и выступить против наглого обмана сиятельных торговцев.

«Разве не святая обязанность нашего Министерства Земледелия, — писал Вильямс в конце своего отчета, — прийти немедля на помощь населению и показать, что не граблями, которыми крестьяне выдирают повилику из своего клевера, надо бороться с этим злом, а строгим законодательным контролем за семенною торговлею и суровою карой недобросовестных торговцев, пользующихся неведением своих покупателей — нищих?»

Резкое выступление Вильямса по уваровскому делу получило широкую известность, я это повело к значительному увеличению работы контрольно-семенной станции: количество образцов всевозможных семян, хлебов и кормов, присылаемых на экспертизу, увеличивалось с каждым днем.

Но Вильямс не мог считать себя удовлетворенным, — лишь в немногих случаях результатом его экспертиз было наказание виновных. Это случалось только тогда, когда в жульнических махинациях бывали замешаны лишь мелкие торговцы и поставщики.

Вильямс с нетерпением ждал решения по уваровскому

делу, — более наглого и грубого обмана ему еще не попадалось. Он надеялся, что министерство не сможет утаить эту скандальную историю. Действительно, дело это получило настолько широкую известность, что министерство решило доложить о нем царю, — предпринять какие-либо самостоятельные меры против Уварова оно не осмелилось. И докладная записка Вильямса была доставлена Николаю II. Граф Уваров принадлежал к самой верхушке правящих кругов царской России и был достаточно близок к царскому дому — числился «командиром роты конвоя его величества».

Узнав об уголовных проделках своего приближенного, приведших к разорению многих сотен крестьянских семей, Николай и не подумал наказать этого сиятельного мошенника. Вместо этого царь собственноручно начертал на докладной записке Вильямса поразительную резолюцию: «Считать дело якобы не бывшим».

XII. УЧИТЕЛЬ ЖИЗНИ

«Василий Робертович был не только ученый и профессор. Он был учителем жизни».

И. А. Каблуков.

Уваровское дело многому научило Вильямса. Он все больше и больше убеждался в полной непримиримости интересов передовой науки с интересами правящих классов — помещиков и капиталистов. Граф Уваров и все прочие подобные ему властители России хотели, чтобы ученые были их верными слугами.

«Люди науки, — говорил Вильямс об этой эпохе, — должны были писать и говорить только то, что угодно было капиталистам. Наиболее честные из нас всегда переживали трудные противоречия: делать полезное в науке означало множить власть капиталистов и усиливать ограбление трудящихся. Так не лучше ли совсем не делать полезного, а прожить свой век как-нибудь или работать для теории, для «чистой» науки?

Нам, не вышедшим из господствующего класса, учиться было мучительно, но еще мучительнее было работать, поэтому так много трагического в судьбе больших ученых капиталистического общества».

Были и такие ученые, которые пошли в услужение господствующим классам и ревностно отстаивали их интересы. Вильямсу они были знакомы и по Петровке, — чего стоил хотя бы один Юнге! Нет, ни за какие блага в мире Вильямс не согласился бы итти по стопам Юнге.

Но он не захотел и замыкаться в скорлупу «чистой» науки, он не мог отгородиться от общественных интересов и нужд народа. Недаром он был воспитан на революционно-демократических традициях, недаром он был учеником Тимирязева.

И Вильямс пошел по самому трудному пути.

Он возвышал свой авторитетный голос ученого в защиту трудового народа. Пусть по приказу царя удалось замять дело Уварова, но выступление ученого по этому делу получило известность и сыграло положительную роль в разоблачении подлинной сути господствовавших в России порядков.

Вильямс не уставал быть пропагандистом передовой науки. Он, подобно Тимирязеву, выступал горячим сторонником дарвинизма, он читал публичные лекции и руководил сельскохозяйственным отделом Политехнического музея.