Винни

Буланов Игорь

– Маркса? – недоверчиво уточнил директор.

– Его, родимого.

Директор несколько секунд изумленно разглядывал Винни, потом фыркнул.

– Ну разумеется, – сказал он. – Тогда я попробую объяснить на пальцах.

Он задумался, сомкнул пальцы рук и уставился на них с таким видом, будто и впрямь прикидывал, как половчее сложить их в понятную Винни фигуру.

– Так вот, – начал директор, неожиданно выходя из транса, – думаю, нет нужды убеждать вас в том, что лишь несколько вещей в мире превосходят по сложности человеческий мозг.

Винни с готовностью кивнул, но тут же спросил:

– И что же это за вещи?

Директор, по-видимому, ожидавший этого

вопроса, поднял к потолку палец.

– Два человеческих мозга! – важно изрек он и расхохотался.

Винни вежливо улыбнулся.

– Два… человеческих… мозга! – стонал, стремительно багровея, директор.

Винни не выдержал и фыркнул. Директор, принявший это за согласие разделить веселье, тут же разразился очередным взрывом крайне, на взгляд Винни, нездорового хохота. Отсмеявшись, он достал из кармана платочек, тщательно вытер лицо и, осмотрев платок, бережно уложил на место.

– Ну вот, – невозмутимо продолжил он. – Существуют сотни теорий, объясняющих принципы работы мозга и столько же научных подходов к его исследованию. Разумеется, большинство из них – я имею в виду как теорию, так и практику – абсолютно искусственны, бездарны и ненаучны. Лично я выделил бы из этой массы две – от силы три – теории, имеющие некоторое право на существование.

Профессор задумчиво оглядел Винни.

– Впрочем, я не стал делать и этого, основав взамен собственную школу, принципы которой неукоснительно соблюдаются в нашей клинике, приводя, без ложной скромности, к абсолютно поразительным результатам.

Винни, по мере мимических сил, изобразил на лице восхищение. Оглядев плоды его усилий, директор кивнул.

– Тем не менее, как ученый, я не могу пройти мимо тех крупиц истины, что обронили менее удачливые коллеги.

Директор чуть заметно кивнул и продолжил.

– Одним из которых был немецкий исследователь Фридрих Браун. К сожалению, выбранный им род деятельности – а большую часть жизни он проработал патологоанатомом в дрезденской городской больнице для бедных – отложил неизгладимый отпечаток на его мировоззрение, чудовищно извратив психику и превратив одного из самых талантливых ученых двадцатого века в живодера, помешанного на механике и вивисекции. Собственно, примерно за это его в конце концов и повесили. Страшная судьба, да. Однако же, наука знает сотни таких примеров. Так вот, до последнего своего часа Браун относился к человеческому организму не как к чуду, равного которому нет в природе, а как к достаточно примитивному механизму, который можно починить, разобрать на запасные части, собрать заново или, прости господи, собрать по-другому. Говорят, один из его ассистентов сошел с ума после первой же операции, на которой ему довелось присутствовать. Впрочем, на лекциях Павлова студентки тоже падали в обморок. Но не будем отвлекаться. Помимо “Топологии” Флеминга, о котором я уже говорил, упоминания об опытах Брауна можно найти в любой приличной медицинской энциклопедии, выпущенной до 1935 года. Кстати, совершенно прелестное эссе о нем есть у Борхеса.

– Так вот. После нескольких лет неустанных экспериментов человеческий мозг оказался личным врагом Брауна: это была единственная деталь человеческого организма, отказывавшаяся работать посмертно. Очень скоро Брауна вообще перестало интересовать в человеке все что не было мозгом.

Директор подозрительно взглянул на Винни.

– Вы следите за моей мыслью? – осведомился он.

Винни поспешно кивнул.

– Отлично, – сухо заметил директор, – а то мне было показалось, что вы заснули.

– Ну что вы! – запротестовал Винни. – Мне очень интересно. Очень.

– Не сомневаюсь, – отрезал директор и

продолжил: – Исследуя человеческий мозг Браун, разумеется, также придерживался сугубо механистического подхода. Для начала он, пользуясь его терминологией, “отделял зерна от плевел”, то есть попросту изымал мозг из черепной коробки и утилизировал все остальное. Потом – препарировал мозг, помещал в питательную среду и буквально нашпиговывал электродами, превращая в эдакое жутковатое подобие иголочной подушки.

Директор передернул плечами.

– Каждый электрод, по Брауну, мог либо подавать мозгу входной сигнал, либо снимать выходной. Под входными сигналами Браун понимал нервные импульсы, поступающие в мозг от органов чувств, а также сигналы с участков мозгов, отвечающих за ассоциативное мышление, воображение, память и так далее. Выходам соответствовали…

Директор усмехнулся.

– С выходами у него возникли проблемы. Во-первых, их было на порядок меньше, чем входов. Во-вторых, сам Браун затруднялся объяснить, что тот или иной из них значит. Он потратил десять лет на то, чтобы это выяснить, и знаете что?

Винни с готовностью помотал головой.

– И результаты его работ были утеряны!

Директор шумно вздохнул.

– Это может понять только ученый. Десятилетия напряженной работы, сотни экспериментов, тысячи неудач – и все впустую.

Он повесил голову, но тут же ее поднял. Его глаза сверкали.

– Почти впустую! – победоносно объявил он. – Ибо остались его несравненные… Гениальные! Шедевральные! Графики памяти.

Директор взглянул на часы и нахмурился:

– Однако… Тогда, если позволите, я уже вкратце… Брауну удалось показать, что мозг хранит совершенно невероятное количество дополнительной – так сказать, служебной – информации, в том числе – записи, или логи, своей активности в прошлом. Воздействуя на определенный участок мозга заданной последовательностью электрических импульсов, Брауну удалось получить ответ, содержащий в себе эту служебную информацию. Браун уверял, что получил выходной сигнал, содержащий – в зашифрованном, разумеется, виде, – записи о всех действиях, совершенных мозгом: полученные входные сигналы, использованные связи, выработанные ответы. Иными словами, полностью восстановил последовательность внешних событий так, как их воспринял мозг. Более того, меняя последовательность входных импульсов, он сумел указывать мозгу интересующий его момент в прошлом с точностью до минуты. И, самое потрясающее, сумел доказать это.

– Вы хотите сказать, что это работает? – с изумлением переспросил Винни.

– Несомненно, – важно кивнул директор.

– То есть, вы можете заставить мозг любого человека выдать все, что происходило в опеределнный период времени?

– Нет, – сдержанно отозвался директор, – не могу. Во-первых, метод Брауна требует использовать импульсы такой силы, которой живой мозг просто не выдержит. Сгорит. А, во-вторых, большая часть работы утеряна. Мы все равно не сумели бы расшифровать полученную информацию.

– А… зачем же вы мне об этом рассказываете? – слегка растерялся Винни.

– Затем, – директор важно поднял вверх палец, – что кое-что мы все-таки можем. Мы знаем точку, на которую следует воздействовать, и знаем, как задавать интересующее нас время. Единственное, чего мы не знаем, это как расшифровать ответ.

– И?

– И это лучше, чем ничего. Настолько лучше, что широко используется на практике многими… Не буду говорить кем. Разумеется, о том, чтобы использовать результаты на суде в качестве доказательства, не может идти и речи. Но для общего, так сказать, развития и внутреннего пользования, метод подходит идеально.