Вино из одуванчиков

Брэдбери Рэй

– Это коровы бывают довольными, а дети и старики, впавшие в детство, – счастливыми, помоги им Господь, – сказала она. – Что до радости, Лео. Посмотри, как я веселюсь, выскабливая раковину…

Он пристально посмотрел на нее, и его лицо прояснилось.

– Лина, это правда. Люди не ценят. Через месяц, может быть, мы уедем.

– Я не жалуюсь! – вскричала она. – Я не из тех, кто приходит

со списком, где написано «покажите язык». Лео, ты же не спрашиваешь, отчего сердце бьется всю ночь? Нет! Дальше ты спросишь, что такое брак? Кто знает, Лео? Не надо спрашивать. Тот, кто рассуждает, как это работает, как это устроено, срывается с трапеции в цирке, задыхается, пытаясь разобраться в работе мышц горла. Ешь, спи, дыши, Лео, и перестань пялиться на меня, словно я новость в этом доме!

Лина Ауфман замерла. Повела носом.

– О, боже! Вот что ты наделал!

Она рванула на себя дверцу духовки. Кухня утонула в облаке дыма.

– Счастье! – запричитала она. – И впервые за шесть месяцев мы ссоримся! Счастье, и впервые за двадцать лет у нас на ужин вместо хлеба – уголья!

Когда дым рассеялся, Лео Ауфмана след простыл.

* * *

Внушающий страх лязг, столкновение человека и вдохновения, круговерть металла, древесины, молотков, гвоздей, угольников, отверток длились много дней. Временами, отчаявшись, Лео Ауфман слонялся по улицам, издерганный, встревоженный, вздрагивающий от далеких раскатов смеха, подслушивал детские шуточки, наблюдал, что вызывало у них улыбку. Вечерами он сиживал на переполненных соседских верандах, внимая тому, как старики судят и рядят о жизни, и при каждом взрыве веселья Лео Ауфман оживлялся, словно полководец, который узрел разгром темных сил в подтверждение правоты своей стратегии. Возвращаясь домой, он ликовал до тех пор, пока не попадал в свой гараж с мертвым инструментом и бездушной древесиной. Затем его сияющее лицо бледнело от уныния, и, чтобы скрыть свой провал, он стучал и гремел деталями своей машины, словно в них был какой-то смысл. Наконец Машина стала обретать очертания, и через десять дней и ночей, дрожащий от переутомления, самоотреченный, оголодавший, бормоча себе что-то под нос, словно пораженный молнией, Лео Ауфман приковылял домой.

Дети,

нещадно оравшие друг на друга, умолкли при виде Красной смерти, переступающей порог дома под бой часов.

– Машина счастья, – прохрипел Лео Ауфман, – готова.

– Лео Ауфман, – сказала его жена, – похудел на пятнадцать фунтов. Две недели не разговаривал со своими детьми, так они разнервничались, грызутся, ты только послушай! Его жена нервничает, набрала десять фунтов весу, теперь ей нужна новая одежда, полюбуйся! Зато – машина готова. А как насчет счастья? Кто знает? Лео, оставь эту затею с часами, которые ты строишь. Где ты найдешь такую большую кукушку? Человек не создан для вмешательства в такие дела. Это не противно богу, нет, но явно против Лео Ауфмана. Еще одна такая неделька, и мы похороним его в этой машине!

Но Лео Ауфман был слишком занят, чтобы заметить стремительно падающую вверх комнату.

«Любопытно», – подумал он, лежа на полу.

Темнота сомкнулась над ним, как большущее мигающее веко, и кто-то что-то голосил про Машину счастья. И так три раза.

* * *

Первое, что он заметил на следующее утро, это десятки порхающих птиц, вызывающих рябь, как цветные камушки, брошенные в невероятно прозрачный ручей, и ласково ударяющих в гонг оцинкованной крыши гаража.

Свора разношерстных собак просеменила одна за другой во двор полюбопытствовать и повыть малость через гаражную дверь; четыре мальчика, две девочки и несколько взрослых топтались в нерешительности на подъездной дорожке, а затем незаметно отступили под сень вишневых деревьев.

Прислушавшись, Лео Ауфман догадался, что именно вырвалось на свободу и призвало их всех во двор.

Звук Машины счастья.

Такой звук можно услышать из кухни великана в летний день. Всяческие гудения и жужжания, высокие и низкие, постоянные и переменные. Вихри золотых пчел величиною с чайную чашку пекли там неимоверные блюда. Великанша с ликом персиковой луны, громадной, как лето, умиротворенно гудит себе что-то под нос, проплывая к двери и спокойно созерцая улыбчивых собачек, мальчиков с пшеничными волосиками и стариков с мучными шевелюрами.

Конец ознакомительного фрагмента.