Виноваты звезды
Шрифт:
— Клянусь Богом, — произнес папа.
Я посмотрела на маму.
— Клянусь Богом, — повторила она. — А почему ты вообще об этом волнуешься?
— Не хочу разрушить вашу жизнь.
Мама нагнулась, прижалась лицом к моим всклокоченным волосам и поцеловала в макушку. Я сказала папе:
— Я не хочу, чтобы ты превратился в жалкого спившегося безработного.
Мама улыбнулась:
— Твой папа не Питер ван Хутен, Хейзел. Уж ты-то лучше других знаешь, что можно жить и с болью.
— Ладно, — сказала я. Мама обняла меня, и я не сопротивлялась,
Я съела несколько вилок ужина — макароны в виде галстука-бабочки с соусом песто — и смогла удержать пищу внутри.
Глава 25
На следующее утро я проснулась в ужасе — мне приснилось, что я оказалась посредине огромного озера. Я резко села в кровати, натянув трубку ИВЛ, и почувствовала на себе мамину руку.
— Хейзел, ты что? — Сердце у меня сильно билось, но я кивнула в том смысле, что все в порядке. Мама сказала: — Тебе звонит Кейтлин.
Я показала на маску ИВЛ. Мама помогла ее отстегнуть, надела мне канюлю от Филиппа, и наконец я взяла у нее мой сотовый:
— Привет, Кейтлин.
— Я звоню узнать, как ты, — сказала она. — Как у тебя дела?
— Спасибо, — ответила я. — Дела нормально.
— Тебе страшно не повезло, дорогая. Ты пережила непомерную несправедливость.
— Да, наверное, — согласилась я. Я мало думаю о своем везенье или невезенье. Мне совершенно не хотелось говорить с Кейтлин, но она затягивала разговор.
— Слушай, а как это? — спросила она.
— Когда умирает твой бойфренд? Это паршиво.
— Нет, — уточнила Кейтлин. — Быть влюбленной?
— О-о, — выдохнула я. — Это… Мне было очень приятно общаться с таким интересным человеком. Мы были очень разными, спорили о многих вещах, но он всегда был очень интересным, понимаешь?
— Увы, нет. Парни, с которыми знакомлюсь я, чудовищно неинтересны.
— Он не был совершенством. Он не был идеальным. Он не был сказочным принцем. Временами старался походить на принца, но мне он больше нравился, когда с него слетала эта шелуха.
— У тебя есть альбом его снимков и писем?
— Несколько снимков есть, но писем он мне никогда не писал. Правда, в его блокноте отсутствует несколько страниц, там могло быть что-то для меня, но, по-моему, он их выбросил или они потерялись.
— Может, он сбросил их тебе по электронке?
— Нет, уже давно бы все пришло.
— Тогда, может, они были написаны не для тебя, — предположила Кейтлин. — Что, если… Я говорю не для того, чтобы испортить тебе настроение, но что, если он написал их кому-то другому и переслал по электронной почте…
— Ван Хутен! — закричала я.
— Ты чего? Это ты так кашляешь?
— Кейтлин, ты чудо. Ты гений! Мне пора.
Я нажала отбой, перекатилась на кровати, достала ноутбук, включила его и написала Лидевью Влигентхарт.
Лидевью!
Я считаю, что Огастус Уотерс
Лидевью ответила через несколько часов.
Дорогая Хейзел!
Я не знала, что Огастус умер, и очень опечалена этой новостью. Такой харизматичный молодой человек! Мне крайне жаль, скорблю вместе с вами.
Я не говорила с Питером со дня своего увольнения, мы с вами еще тогда ходили в музей. Сейчас у нас глубокая ночь, но с утра я первым делом поеду к нему домой, найду это письмо и заставлю Питера его прочитать. Обычно утром с ним еще вполне можно разговаривать.
P.S. Захвачу с собой бойфренда на случай, если Питера придется физически удерживать.
Я гадала, почему в свои последние дни Огастус писал не мне, а ван Хутену, упирая на то, что ван Хутен будет прощен, если передаст мне сиквел. Может, страницы из записной книжки содержат лишь повтор его настойчивой просьбы? Не исключено. Свою неизлечимость Гас вложил в осуществление моей мечты; вряд ли стоит умирать ради сиквела, но это самое большее, что оставалось в его распоряжении.
Я постоянно обновляла почту, потом поспала несколько часов и в пять утра снова начала обновлять, но писем не было. Я пробовала смотреть телевизор, но мыслями то и дело возвращалась в Амстердам, представляя, как Лидевью Влигентхарт и ее бойфренд едут на велосипедах через весь город с безумной миссией — найти последнее письмо мертвого юноши. Как хорошо было бы подскакивать на багажнике позади Лидевью Влигентхарт на мощеных улицах, и чтобы ее кудрявые рыжие волосы отдувало ветром мне в лицо, а на улицах пахло бы водой из каналов и сигаретным дымом, и люди сидели бы в уличных кафе за кружкой пива, произнося «р» и «дж» так, как мне никогда не выучиться.
Мне не хватало… будущего. Конечно, я и до его рецидива понимала, что мне не суждено состариться с Огастусом Уотерсом. Но, думая о Лидевью и ее бойфренде, я чувствовала себя ограбленной. Я, наверное, никогда больше не увижу океан с высоты тридцать тысяч футов; с такого расстояния нельзя различить волны или лодки, и океан кажется безбрежным монолитом. Я могу его представить. Я могу его помнить. Но я не увижу его снова, и мне пришло в голову, что ненасытное людское честолюбие никогда не удовлетворится сбывшимися мечтами: всегда кажется, что все можно сделать лучше и заново.