Виновник торжества

Незнанский Фридрих Евсеевич

— А вы сладкоежка? — улыбнулась Саша, и на ее щеках появились очаровательные ямочки.

Валера замер от восхищения, до чего же она была хороша. Он смотрел в ее большие серые глаза и даже не сразу ответил, потому что у него было ощущение, что он утонул в них. Все-таки он собрался с силами, вынырнул и наконец сказал:

— Я люблю все вкусное. Больше всего жареные пончики в большом количестве сахарной пудры. А когда их съешь, в пакете еще так много пудры остается, что можно просто высыпать в рот. Она так медленно тает… — Он даже зажмурился от удовольствия. Выражение его лица в этот момент было такое непосредственное, что Саша рассмеялась.

— Вы действительно сластена. Даже рассказываете вкусно. А я люблю

китайскую кухню, там столько всего интересного! У меня друг есть, китаец, очень славный парень, Ваном зовут. Ему родители из Китая присылают всякую всячину. Однажды он меня угостил кунжутом в васаби. Это такая восхитительная штука! — Саша подняла вверх глаза и застонала, чтобы выразить свое отношение к кунжуту в васаби во всей его полноте. Валера умилился. Он тоже всегда стонал, когда испытывал наслаждение от еды. — Я ему сказала, что ничего вкуснее в жизни не ела. И он мне приносил этот кунжут, пока я не съела его весь. Потом признался, что сам даже не попробовал — для меня берег.

— Наверное, он в вас влюблен, — серьезно заметил Валера.

— Да, влюблен. И даже говорил мне об этом не раз. Но я сказала — извини, дорогой, кунжут закончился — завяли помидоры.

Валера расхохотался. Он обрадовался, что Саша еще и чувством юмора обладает. А это качество он очень ценил в людях.

— И что же бедный ваш китаец Ван?

— Другую полюбил. Девушку зовут Нина, очень красивая и милая, немножко диковатая, правда. Ему нужно жениться, он хочет в России остаться. А петербургская девушка вряд ли вышла бы за него, посчитала бы такой брак мезальянсом. А Нина из Иваново, когда они поженятся, она его там пропишет. Он со временем и гражданство может получить.

— Надо же, какая нынче молодежь практичная! — удивился Валера, немного уязвленный разговором о выгодных браках и провинциальной диковатости.

— Что поделаешь, — вздохнула Саша. — Жизнь теперь такая, очертя голову мало кто женится. Но я не такая! — Она весело взглянула на Валеру, и он понял, что она действительно не такая. — Если я полюблю, то готова с любимым хоть в горный аул, хоть в бурятские степи ехать.

— А этот Ван хорошо говорит по-русски? Одно дело на инструменте играть, там слова особенно и не нужны. А другое — за девушкой ухаживать, общаться… Двумя словами ведь не обойдешься.

— До поступления в консерваторию он русский изучал целый год. С ним вполне можно общаться. Способный парень. Новые слова впитывает как губка. Иногда вдруг такое выдаст — только диву даешься. Мне Костя с фортепьянного отделения рассказывал, что он как-то Вана к себе на дачу пригласил.

От Питера далековато, на границе с Новгородской областью. Пошли они сначала по полям погулять. Поля колхозные, субботнее утро. Ни одного человека нет. Ван спрашивает: «А люди где? Почему никто не работает?» — «Так суббота же, все отдыхают», — отвечает Костя. Зашли в деревню, а там здоровенный мужик машину моет. Ван так удивился: «О, какой толстый! Наверное, богатый». Идут дальше по деревенским улицам, навстречу женщина необъятных размеров. Ван еще больше изумился. Говорит: «Какая деревня богатая, все такие толстые, много кушают». А тут на детском раздрызганном педальном автомобильчике мальчишка лет шести едет, щеки из-за ушей видны. Ван совсем обалдел. А Костя ему: «У нас, Ван, даже у детей собственные автомобили есть!» Ван вздохнул и говорит: «Удивительная у вас страна. Никто ничего не делает, а все у всех есть. Даже у детей машины.

У нас когда бы в поле ни вышел, всегда согнутые спины крестьян видишь. О выходных они и не думают. Все работают». Потом Костя его в лес повел. Ван любуется окрестностями, восхищается нашей русской природой, ее богатством и разнообразием. И главное, что вокруг все — ничье. Даже вcкрикивал: «Папоротник ничей! Цветы ничьи!» У них же папоротник тоже едят, его сначала купить надо!

А потом вдруг и спрашивает: «А где здесь у вас нужники?» Костя сначала не понял, не расслышал вопроса, ему показалось, что Ван про Лужники спросил. Плохо ориентируется в русских просторах. И говорит ему, дескать, Лужники далеко отсюда, в Москве, пешком не дойдешь. Ехать надо на поезде. Но сначала нужно в Питер вернуться. Ван головой покачал, ничего не ответил. А через полчаса опять спрашивает: «Ну, где тут у вас нужники? Вы же куда-то ходите, когда вам очень хочется…» Костя чуть не умер от смеха. Только тогда понял, что Ван в туалет хочет сходить. Под куст показал, сам отвернулся, чтоб парня не смущать, и говорит: «Нужники в лесу у нас везде». Это ж надо такое слово откопать. Я это слово сама впервые узнала, когда мы творчество Пушкина изучали. Нам учитель рассказывал, как Державин впервые приехал в Царскосельский лицей, все лицеисты вокруг него на цыпочках ходили, еще бы — первый поэт державы почтил их своим визитом. А он с мороза приехал, продрог, и вдруг спрашивает громовым голосом: «А где здесь у вас нужник?» Лицеисты были потрясены.

— Ну, тогда за Нину можно быть спокойным. Он еще сам научит ее редким русским словам, — успокоился Валера за судьбу незнакомой ему девушки.

— А Ван стал Нину еще и китайскому учить.

— Да ну! — изумился Валера. — А зачем ей китайский язык в городе? В ее Иваново?

— У него планы грандиозные. Во-первых, Иваново ему нужно только для прописки и гражданства. Он там жить не собирается. В Питере хочет остаться. А во-вторых, он считает, что у его детей оба родителя должны говорить на одном языке. Он же детей планирует нарожать. А потом с ними в Китай летать, родственникам показывать — что получилось. Так что он учит иероглифам Нину, а она нас, для прикола. Мы уже даже знаем по нескольку фраз! Например, «здравствуйте, как дела», «сколько стоит», «сколько вам лет», «бандит», — стала перечислять с гордостью Саша, загибая по очереди пальцы.

— А «бандит» зачем? — почему-то это слово смутило Валеру.

— На всякий случай. Мало ли, пригодится. Мы еще все умеем до десяти считать, сказать спасибо, до свидания, хорошо, плохо…

— Хватит, хватит, — замахал руками Валера. — А то я ни одного китайского слова не знаю, буду себя чувствовать на вашем фоне умственно отсталым.

— А я вас тоже научу. Ну, какое вам слово ближе всего? Наверное, «бандит». По-китайски это звучит «фэйпан». Повторите!

Валера повторил раз десять и запомнил, гордясь тем, что скоро в познании китайского языка догонит Сашу.

— А читать газету, наверное, совсем офигеешь. Там же этих иероглифов море.

— Да, с газетой посложнее, — вздохнула Саша. — У них же иероглифов действительно тьма — восемьдесят тысяч!

— Ничего себе! И все это могут запомнить?

— Все не могут. Это за три с половиной тысячи лет столько накопила китайская письменность. Но Ван сказал: чтобы читать современную газету или художественные тексты, достаточно знать пять-шесть тысяч иероглифических знаков. Нина выучила уже три иероглифа. Так что ей осталось как минимум 4997.

— Слова поучу, а знаки точно не буду! — твердо отказался расширять свой кругозор Валера. — Я лучше в консерваторию буду ходить. С вами. — Саша ласково посмотрела на него и рассмеялась. Валера нравился ей все больше.

За веселыми разговорами они зашли в кафе и уселись за столиком. Наверное, не один Валера был любителем пончиков. Они уже закончились, о чем Валера недолго погоревал и тут же утешился, заказав пирожные «Штефания» и «Наполеон». Когда им принесли капуччино, Саша призналась, что пьет его впервые в жизни. Они не спеша откусывали пирожные, наслаждались их вкусом и говорили обо всем на свете. Валере казалось, что он знает Сашу всю жизнь и так расслабился, что неожиданный звонок мобильного телефона застал его врасплох.