Виновник торжества
Шрифт:
Турецкий с интересом прислушивался к Крупнину и одобрительно кивал.
— Ты прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон, вместе взятые, — наконец выразил он свое одобрение словами. Валера расплылся в довольной улыбке.
— А поквартирные обходы действительно пополнили нашу картотеку, только по этому делу результатов не дали.
— Я читал материалы. Чего только не узнаешь о людях, — перебил его Турецкий и заглянул за угол лифта в темную нишу. — Фонарик есть?
— Да, всегда ношу с собой. — И Валера вытащил из сумки, которая висела у него на
— Он ее здесь ждал, — уверенно сказал Турецкий, выключая фонарик и возвращая его Валере.
— Размер обуви определили? — В Валере проснулся его обычный азарт.
— Легко, — усмехнулся Турецкий — несмотря на то что кто-то своей лапой залез в самую гущу вековой пыли. Спасибо нашим уборщицам, которые ленятся убирать в укромных уголках. Размер обуви сорок седьмой.
— Точно, — восхитился Валера. — А лапа моя, я тогда на корточках сидел, когда следы снимал. Равновесие потерял, на руку оперся… Вот мои пальчики и засветились.
— Вместе с ладошкой, — усмехнулся Турецкий. — Да ладно, не тушуйся, с кем не бывает, — заметил он смущение Валеры. — Главное, размер обуви тот же, что и в предыдущих случаях. Поехали к Гоголеву, есть соображения…
— Ну что? — c надеждой спросил у Турецкого Гоголев, стоило тому переступить порог кабинета.
— Будем звонить в Москву. Просить подкрепление.
— Ну, если ты считаешь… — нехотя согласился Гоголев. — Так хотелось своими силами обойтись. Кого хочешь призвать?
— Cвоих, конечно. Грязнова-старшего, Володю Яковлева и Галю Романову. И сегодня же. Посели их, пожалуйста, рядом со мной в вашей гостинице.
— Что, и Галю тоже? — многозначительным тоном спросил Виктор Петрович.
— Обижаешь, начальник, — отшутился Турецкий. — Она моя боевая подруга.
— И тебя это когда-нибудь останавливало? — не унимался Гоголев.
— Представь себе — иногда да! — парировал Турецкий. — Кончай, Витя, прикалываться. Лучше пошли пожуем куда-нибудь, я сейчас с голоду умру. Как говорит моя вредная дочурка: «Ну дайте же мне наконец жратиньки!»
— Куда ты хочешь? Где вкуснее или где подешевле?
— А совместить никак нельзя?
— Смотря что ты предпочитаешь в это время суток.
— Пожалуй, легкое винцо. Нам же еще работать, — понял с полуслова намек своего друга Саша.
— Ну, тогда пошли в ресторанчик «Хижина». Там чудная грузинская кухня, и вкусная, и по карману таким «важнякам», как мы с тобой.
— Да я в джинсах, — оглядел себя Турецкий.
— Мелочи жизни, — отмахнулся Гоголев, — ресторанчик совсем махонький и вполне демократичный.
Когда друзья заказали семгу в ореховом соусе и «Киндзмараули», Гоголев заметил:
— Семга у них — объеденье.
Рыба действительно оказалась замечательной, оторваться от нее было невозможно, и единственное, что удерживало от немедленного ее уничтожения, так это то, что она обжигала рот и, поданная в какой-то специальной посуде, остывала очень медленно. Друзья решили на некоторое время
— Знаешь, Витя, меня очень беспокоит, что молодежь теперь ведет в основном ночной образ жизни. Такое время опасное, столько придурков по ночам бродит. И ничего их не учит. Сидела бы дома та девочка шестнадцатилетняя, ничего не случилось бы. И сколько таких полуночниц? Ладно, парни, они хоть отпор могут дать. А девицы-малолетки? У них ведь только дурь в голове…
— Кстати, о дури. Ты знаешь, что у нас в Питере происходит? Появилась группировка азербайджанцев, травкой торгуют. Такой, знаешь, вполне безобидной травкой, для детей, как нам объясняют подростки, когда их на улице подбирают. Действуют эти азербайджанцы изуверски — девчонок прикармливают, а когда те под балдой, они на все согласны. Им уже море по колено, весело очень. Такое свойство у этой травки — она беспричинный смех вызывает. Жить им замечательно, они готовы любить кого угодно, в том числе этих азербайджанцев, которые им радость доставляют. Так что ждем демографического взрыва за счет тринадцатилетних мамаш. Одна четырнадцатилетняя у нас сейчас на примете как распространительница. Сама втянулась, теперь подруг снабжает. Где только деньги берут?
Не хочется думать о худшем…
— Да ты что? Четырнадцать лет?! Не пугай меня, Витя, ради бога. Моей того гляди пятнадцать. Кстати, ржет по любому поводу. Меня сейчас инфаркт хватит!
— Она у вас разве по ночам шляется? Правда, дурное дело нехитрое, вполне дня хватает, чтобы глупостей натворить.
— Нет, наша ночами никуда не ходит. Ирка у нас мамаша строгая, спуску не дает. А днем она занята выше крыши — английская школа, музыкальная школа, бассейн, по выходным ролледром.
— А ты говоришь, что она у вас ржет без причины. Молодец. Я бы рыдал день и ночь, взвали на меня столько нагрузки.
— Да она все с удовольствием делает. Одно мне не нравится — на язык очень острая. Что-нибудь как сказанет — хоть стой, хоть падай. Перед людьми иной раз стыдно. Я тут недавно при ней Ирке рассказывал, что мне премию дали — три тысячи рублей. Дело одно давнишнее раскрыл — о троих душителях. Через пару дней едем в троллейбусе всей семьей на концерт Голощекина, в час пик. Она вдруг на весь тролейбус и выдала: «Папа, а тебе что, за каждое удушение по тысяче выдали?» Не знал, куда от стыда деваться.
Гоголев расхохотался.
— Давай выпьем за твою дочку, дай бог, чтобы хоть половина таких, как она, была. Днем учится до опупения, ночами спит, ангел небесный, под неусыпным контролем матери. У этой точно не будет никакой дури в голове.
— Тьфу-тьфу, — суеверно сплюнул счастливый папаша, и они продолжили поглощать кулинарные изыски грузинской кухни, отщипывая кусочки свежайшего лаваша и запивая эту вкуснотищу отличным вином. Когда вышли на улицу и уселись в машину, Турецкий вдруг хлопнул ладонью себя по лбу.