Virago

Копылова Полина

Но что за дьявол ведет с ним игру?

Он покосился на Алессандрину почти со страхом.

Молоденькая ведь, вдвое его моложе.

И тут у него неприятно закружилась голова, пришли на ум все недавно слышанные шутки про перепутанных дам, и сквозь ткань происшествий сего дня стало просвечивать нечто… Когда оно стало явственно, он

едва не вскрикнул.

Он велел женщинам обмыть и обрядить покойницу, отдал прочие распоряжения, положенные в таком невеселом случае. Из головы все не шли мертвая супруга в красном распашном наряде английского покроя, живая любовница в бархате гранатового цвета, белые лошадки во дворе – разве что у донны Элизабеты лошадка чуть подороднее, чем у Алессандрины…

Обе в красном, обе – на белых лошадках, обе светловолосы и не прячут волос, обе – чужеземки, это видно издалека. Что стоило меткому стрелку принять одну за другую? Ему перечислили приметы – светлые волосы, красное платье чужеземного покроя, белая лошадь – и приказали убить такую женщину. Со ста, двухсот или пятисот шагов оттенка платья не различить. Смотрел ли стрелок на гербы? Ясно, не смотрел.

А ведь она и часа не прожила бы, попади в нее эта стрела. Выходит, он сберег ее сердце размером чуть побольше кулака.

Она все была тут, возле него, она ждала. Он сильно стиснул ей ладонь, уводя за собой через все покои во двор, где метались обескураженно челядинцы. Прикрикнул на них, велел впрячь носилки.

– Куда мы? – спросила она, натягивая на плечо сползающий плащ.

– В посольство покуда. Я провожу тебя… Расспроси дядюшку о том, как это случилось, в подробностях. Я тоже расспрошу тех, кто еще ко мне расположен…

– Ты полагаешь, ее нарочно…

Носилки были готовы. Он подсадил в них Алессандрину, устроился сам, задернул занавески.

– Я полагаю, что ее случайно. Я полагаю, что метили в тебя. Я полагаю, что это дело рук дона Фернандо, который оказался слишком догадлив…

И единственное, что я могу для тебя сделать, это нанять добрую каравеллу, чтобы ты крайний срок послезавтра отбыла в Венецию… – он осекся, потом до странности неловко притянул ее к себе, – я могу и еще кое-то для тебя сделать… Но не знаю, примешь ли? Мы могли бы обвенчаться. Завтра.

Посол разговаривать не хотел. Он не хотел даже ее видеть. Алессандрина только к вечеру решилась постучать в резную дверь его кабинета, и, когда отозвались, попросить разрешения войти.

– Ну и что ты наделала? – спросил он сухим от ярости голосом, – перед королем выставилась девкой, которой смазливая рожа и сладкие бредни дороже чести? С каким лицом по твоей милости я должен теперь являться при дворе?

– С тем же, с каким и прежде являлись. А я всего только устроила свою жизнь. Мы с маркизом, даст Бог, обвенчаемся завтра. А послезавтра я уеду на судне, которое он наймет для меня, – ее голос тоже был сух, но не яростен.

Посол подавился воздухом. Мысли его были видны в его глазах – сплошь дурные мысли о сговоре и женоубийстве.

– Не надо думать обо мне дурно, – сказала она, – я сделала свое дело, и…

– Да уж, ты сделала свое дело не надо лучше! – все еще запальчиво отозвался посол, и осекся, осознав, что так оно, по сути, и есть.

(1999—2001)

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.