Вираж судьбы
Шрифт:
«Ах вот как, моя лисичка, вот что ты сделала! Все это спектакль, розыгрыш?! Ты манипулировала мной, да еще и виртуально! Умничка моя, прелесть, просто прелесть. Я псих! И меня конкретно лечат все эти отмороженные умники! Великолепные новости!» – силился мыслить логично Всеволод Иванович. Но делать это было тяжело, на мозг воздействовали нейролептики последнего поколения, затуманивая голову, обкуривая здравый смысл душным ядом. Он даже попытался дернуть рукой, чтобы вмазать стоявшему ближе лысому недорослику в синей водолазке по челюсти. Но ремни только сильнее сдавили напряженные жилы и мышцы
– Спасибо, Розочка, ваше слово для нас будет особенно значимым. Теперь попрошу высказаться Адама Вольфовича, нашего гениального гипнолога и провидца! Адамчик, прошу!
От толпы отделился высокий и чрезмерно худой ученый. Встав рядом с молодой специалисткой, он оказался на добрых три головы выше нее.
– Мое мнение не настолько категорично. Объект внимателен к моменту, хороший психолог. Умеет наладить контакт в нужной тональности. Все это неплохие предпосылки к… – нехотя начал свою речь гений гипноза, монотонно бубня скучные заумные слова.
– Подождите, ну как же! Вы ему про квартиру, а он вам про суккуба. Это называется "внимание к моменту"?! – взвилась Роза, – Да он же вспомнил одну из жертв, пока вы с ним ругались: была у него одна дама – глаза, талия! А это уже уровень сознания, дорогой мой!
– Прошло слишком мало времени. Подсознание блокируется долго. Я думаю, постепенно оно успокоится, и запретные образы уйдут в недоступные для новой личности слои. Не стоит торопиться с выводами. Свое мнение я выразил – шансы есть, – Адам подергивал головой, пережевывая каждое слово и выплевывая его, чтобы взяться за новое. Мэру он показался похожим на жирафа, обедающего эвкалиптовым кустом. Он даже не смог сдержаться и улыбнулся.
– Спасибо, Адамчик, спасибо! – продолжал тамада в «бабочке», – Голосуем, коллеги, времени мало – действие нейротоксинов заканчивается. Пациент уже все слышит. Мы рискуем довести его до истероидной агрессии или внезапного приступа паранойедального психоза.
Мэр удивился – его считали конкретным психом, причем опасным, судя по ужасу, промельнувшему в дебрях всей этой клоунады – нового кошмара наяву. «Если бы только это был тоже сон!..» Всеволод Иванович вспоминал запах кофе и вкус горячей булочки с маком и корицей… Он не мог поверить, что эти ощущения ему создали искусственно!
Ученые, столпившиеся вокруг стола, смотрели на привязанного, словно на вскрытый труп, и размышляли, куда его отослать, наконец: в ад или в рай. Некоторые смотрели ему в глаза, другие не могли и сверлили отрешенными взглядами синяк на его плече, катетер, торчащий из его вены, или прыщик у него на лбу. Лампы дневного света грозно гудели, обозначая важность момента, будто барабанная дробь, нагнетавшая страх перед смертельным номером.
– Кто за полную утилизацию материала? – бодрым голосом произнес главный в «бабочке», вскинув руку и глянув на часы.
Роза подняла руку, которую мэру было плохо видно на фоне яркого слепящего потолка, бъющего лампами в глаза. Но он рискнул повернуть голову, чтобы рассмотреть в последний раз ее тонкие длинные пальцы, которые
Множество других рук тоже взвилось вверх…
– Принято, – резанул напряженную тишину голос главного. В его руках откуда не возьмись блеснул большой шприц с ядовито-розовым содержимым. Ученый подошел вплотную к пациенту и воткнул иглу в пластиковую трубочку катетера.
«Чертовщина какая-то», – подумал обреченный пациент номер 12344, прежде чем провалиться в небытие…
Плюс, минус или ноль?
– Как ты думаешь, сколько людей сейчас чувствуют себя счастливыми?
– Ну, около трех с половиной миллиардов.
– А несчастными?
– Примерно столько же.
– Что же остальные?
– Ничего не чувствуют, потому что численность населения Земли около семи миллиардов.
Захар задумался, глядя на маленький светящийся глобус, подаренный когда-то Дедом Морозом по личному заказу под бой курантов. Захар чувствовал себя счастливым всего секунду назад, когда думал, сколько людей на свете счастливы! Но тут же расстроился, вспомнив про больных и одиноких. Папа Захара продолжал читать статью в журнале о глобальном потеплении и прогнозах на ближайшие сто лет в аспекте изменения климатических условий на планете. Папу беспокоили перспективы выращивания зерна и стратегических запасов в отечестве гораздо больше, чем процент счастья на душу населения. Маленькая кухня старенькой однокомнатной квартиры не вмещала больше двух желающих пофилософствовать в обществе чайника, поэтому мама удалилась в ванную заниматься бельем. О чем думала мама в ванной, никто не знал. Скорее всего о белье и стиральном порошке, которым следовало бы его постирать. О чем еще могут думать мамы?!
– Пап, а вот если учесть ось времени, тогда как?
– Что как?
– Ну вот минуту назад я чувствовал, что счастлив, а потом расстроился. И так же другие люди. Как тогда посчитать, сколько счастливых, а сколько несчастных?
Папа молчал, будто бы обдумывая сложный вопрос. Не спеша потянулся за чайником, подлил в остывший чай кипятку и посмотрел рассеянно на Захарку.
– Слушай, дорогой почемучка, ты уроки сделал?
– Ну пап!
– Сейчас на Земле одним лишенным похода в кино станет больше!
Разочарованно промычав что-то вроде "Ну ты же обещал" и "Нам вообще мало задали", Захар побрел в комнату.
И все же, как посчитать, если люди каждую секунду чувствуют что-то новое? Мысль не отпускала и продолжала преследовать пытливый ум. Захар взял листок бумаги и нарисовал круг. Разделил его пополам. Если и правда существует баланс счастья, то как не учитывай, как не считай, всегда происходит компенсация счастья несчастьем! А если нет баланса? И как это вообще определить?