Вираж судьбы
Шрифт:
Папа часто читал ей на ночь стишок Тютчева, сильно картавя руское эр и сглаживая согласные:
Ниса, Ниса, бог с тобою!
Ты презрела дружний глас,
Ты поклонников толпою
Оградилася от нас…
А потом хватал дочку на руки и кружил, и шептал: "ma belle… ma belle.." Ниса обожала папин голос, слушала его, затая в сердце счастье, чтобы не выплеснулось.
В лагере детей держали в чистоте и сытости, как в дорогом пансионе. Трехлетняя Ниса думала, что тут очень странные добрые фашисты, они просто хотят
У врача был стерильный белый кабинет. Все было белое – кушетка, стол, стулья, шкаф, пол, стены, даже окно было аккуратно замазано белой краской.
– Как тебья зовют? – с тяжелым акцентом спросил строгий дядька в белом комбинезоне и белой марлевой маске.
– Ниса, – вжавшись в холодный стул, ответила она.
– Как? – уточнил дядька, заполняя клетки белого листа нарисованными крючками и петельками.
– Ниса.
– Насиональноть?
– Французская! – радостно выпалила Ниса, ожидая скорого появления мамы с папой.
– Почьему француз? Татар? Ты татар? Татар-ка? – изгибая язык во рту в непривычных позициях, продолжал каверкать буквы врач.
– Моя мамулечка – татарка! А я как папа – француженка! – кокетливо почесав бритую голову, объяснила Ниса.
– Йа! Да, поньятно, – сухо констатировал дядька.
Он вышел и вернулся с белой железной коробочкой. В ней что-то весело позвякивало. Ниса мечтала, как доктор ей сейчас проверит сердце и услышит в нем французский марш, гордый и воинственный, и поймет: она – француженка! Как папа!
– Садись в кресльио и закрой глиаса, – приказал дядька.
Ниса забралась в белое чудовище с ремнями и рогами, торчащими отовсюду. Доктор пристегнул ее покрепче, достал из кармана халата плотные беруши и заткнул крупные оттопыренные немецкие уши… Сверху он бережно прикрыл их смешными пушистыми наушниками.
Нисе проткнули обе барабанные перепонки. Взяли пункции мозга – головного и спинного. Забрали полтора литра крови и положили в морге на каталку корчиться и умирать. Бог послал ей длительную кому – мозг сильно повредили, задели мозжечок и еще какие-то важные центры. Существенно пострадала память и соматическая нервная система. К счастью, Ниса ничего не запомнила, начиная с момента проникновения острого инструмента в слуховой проход. Яростная боль милостью защитных механизмов организма навсегда осталась за гранью сознания…
– Эээй, Галька, шевели копытами-та, а то завтра будешь у меня весь день опять Старой сукой вместо Гали.
Тычок ботинком в спину вывел Нису из состояния наблюдения за собой сверху. Она часто выходила из своего тела, взлетала, как голубь, и поглядывала сверху на двуногих бескрылых птиц в шапках.
Самое сладкое время приходило вместе с ночью. Пристроившись в теплом подвале на трубе, подруга поила Нису настоящим чифирем! Это случалось далеко не каждый день, и даже не каждый месяц, но если уж… То это был настоящий праздник!
Взбодрившись черной густой жижей, почувствовав знакомые сбои ритма в сердце, подруга завела песню.
– Ксюш, Ксюш, ксюююшааааа, юпачка из плюююююшааа, рууууусая косаааааааа… – воплощая дергающимися плечами цыганочку, выла
– Нииииисссс, нисссссс… – вдруг тихо зашамкала сегодняшняя Галя, не меньше взбодрив свои замшелые извилины чайной горечью.
– Чо ты там? Не слышу? Чо-чо? – заинтересовалась потугами глухого чучела, радостно хохоча, соратница по бездомности.
– Ниииису ти ба, – отчаянно старалась выразить мысль Галя.
– Ха-ха! Точняк, Галька! Не судьба! Не судьба нам с тобой. В теплой постельке помереть да в чепчиках с бантиками-та в гроб лечь – не судьбааааа. Стерва она, судьба эта гребаная, – орала подруга, крутя головой и бедрами, – О, ништяк! Будешь ты у меня завтра не Галя, а Несудьба! Это будет твое имя на неделю! Хошь на неделю, а? Несудьба ты моя горбатая! Ха-ха-ха!!!
– Ниса Тьбаааа, – беззубо тянула буквы Ниса, силясь улыбнуться своим нервно подергивающимся ртом. Она говорила, что ее зовут Ниса. Что она из знатного рода Дюбуа, что она француженка, как папа, и что она могла бы сейчас быть вместе с родителями на небесах. За что-то ее наказал Бог – заставил жить калекой, спать на трубе в подвале и есть тухлые отбросы с помойки. И все равно она счастлива, что она Ниса Дюбуа! И что она целую неделю будет почти самой собой, отзываясь на кличку Несудьба.
Последний день
Мария Сергеевна Кочетова была женщиной одинокой, но это одиночество сказывалось на ее характере вполне благотворно. Соседки то и дело перешептывались, проходя по лестнице мимо ее черной стальной двери, мол безмужняя, мол дева старая, мол неуживчивая и заносчивая, мол судьба трудная. "А чего трудного?" – удивлялась про себя Мария Сергеевна, – "Забот никаких, нервы в спокойствии, сама себе всю жизнь хозяйка. Вон как горе мыкают многодетные да разведенные разные, вдовы да брошенные взрослыми детками старушки. А я сиротой болезненной не была никогда и не буду. Фигуру сохранила, здоровье – в свои шестьдесят могу на шестой этаж подняться пешком, да еще с сумками".
Прожив всю жизнь в одном и том же городе, в одной и той же квартире, проработав сорок лет в одной и той же библиотеке рядом с домом, Мария Сергеевна законсервировалась в узком уютном мирке спокойного и светлого одиночества. Она искренне не понимала страдающих от него людей. В одиночестве было сосредоточено ее счастье и смысл бытия.
И вот настал последний день жизни. Мария Сергеевна встала утром с постели, посмотрела в окно на первый снег и поняла – сегодня! Сварила как обычно какао, разбила на сковородку одно яйцо, постелила на стол накрахмаленную салфеточку и тарелочку поставила самую нарядную. После завтрака она отправилась в магазин и потратила всю полученную вчера пенсию на колбасу, хлеб, свежий фарш, сардельки, килограмм шоколадных конфет и две бутылки дорогого кагора. Поразмыслив немного возле кассы, Мария Сергеевна махнула рукой и пробила еще большой шоколадный торт с розочками из взбитых сливок. Один раз такое событие, что уж жадничать, с собой все равно не заберешь…
Дома, разложив аккуратно продукты по местам, Мария Сергеевна нарезала бумажек и написала фломастером четыре объявления – ровно столько было подъездов в доме: "Дорогие соседи! Всех приглашаю к себе сегодня вечером в 21.00. Подъезд второй, квартира номер 44. Буду рада каждому, кто заглянет! Мария Сергеевна Кочетова."
Навела красоту, почистила ковер в комнате, перемыла праздничные тарелки и бокалы, натерла до блеска полированный сервант, прибрала пыль на книжном шкафу. К пяти вечера все было готово к уходу в мир иной. "Интересно, что там будет, кто встретит, за что ответить придется?" – не торопясь, размышляла женщина, достав из шкафа самое лучшее платье изумрудно-зеленого цвета и представляя в нем себя в гробу. В этом платье Мария Сергеевна встречала свой последний Новый год. Как всегда в одиночестве и тишине, под тихое тикание настенных часов.