Вирикониум
Шрифт:
«Все, чего я хочу — это умереть».
Качаясь между двумя реальностями, он не ощущал ни одной. Был только сон, наполненный запредельной болью. И все же он был полубогом, демиургом, источником все новых и новых кошмаров Земли, которые расходились от него, как круги от камня, брошенного в стоячий водоем. Сам того не желая, он стал усилителем всего, что исходило от стаи — подобно тому, как некогда был ухом, слушающим звезды. Он лежал так десять лет, стеная, всхлипывая и рыгая в маску, которой был вынужден закрывать свое раздутое лицо, чтобы воспринимать хоть какую-то часть окружающего мира.
Но
«Кладка полна. Что бы из них не появилось, оно перекроит мир в соответствии со своими целями».
Он сам и был кладкой — вернее, инкубатором. Странный конец для человека, еще при жизни ставшего легендой.
Порыв ветра подхватил лодку и заставил ее медленно развернуться на несколько градусов. Запах прошел. Хорнрака трясло. Огромный полутруп качался под ним. Можно было разглядеть все его гноящиеся раны, изъязвленную плоть, которая выпирала между ремнями. Личинки вылезали из нее и Прятались снова. Как долго продолжались поиски, прежде чем это существо наткнулось на него в Чертоге Метвена? Какие душевные узы связывали их теперь?
Пока Хорнрак пребывал в смятении, призрак, снова появившись у него за спиной, попытался привлечь его внимание, щелкая пальцами и мягко покашливая. Хорнрак знал, что он был там. Просто не смел оглянуться.
— Будь я неладен, парень, — проговорил призрак. — Нам с тобой пришлось увидеть кое-что странное.
Почти против воли Хорнрак повернулся к нему. Призрак покачивался под потолком, смущенно потирая жирные руки.
— Теперь ты видел, каков я есть, мой мальчик. Можешь оказать мне одну услугу?
— Пошел вон. Зачем ты меня сюда притащил?
— Вот свинство! Porcit me tebonan… Смерть!.. Незачем лезть в дебри, сынок. Вода в бочонке стухла, и капитан подцепил…
— Что ты несешь? Оставь меня в покое!
— …повесил там на растяжку, как дохлого пса… Призрак внезапно вздрогнул и фыркнул, словно уловил непривычный запах.
— Ветер с моря! — крикнул он. — С моря! — и чуть тише добавил: — Только мы с тобой остались за бортом, дружочек.
И с умным видом склонил голову набок.
— Боже, только послушай этих попугаев! — произнес он хриплым шепотом.
В это время внизу, в яме, путаясь в метафорах изобретенных им самим языков, Посеманли пытался вырваться из безумия и найти с ним общий язык. Его массивные конечности, наполовину погруженные в молочно-серую слизь, совершали судорожные движения — он то ли махал кому-то, то ли отмахивался. Блеклые голубые глаза за окулярами маски — их затянуло зеленоватой пленкой, точно стекла аквариума, забытого в пыльной комнате, — вылезали из орбит. Ветер нес тяжелый запах бреда, гангрены, запах, который заставляет думать о стрелке компаса, забывшей, где север, а где юг. Слеза жалости к самому себе ползла по его щеке. Он плыл по течению между вселенными.
— Убей меня, — проговорил наконец призрак. — Прикончи меня, парень. Ты можешь.
Хорнрак бросился на него с кулаками. Однако тот только смачно рыгал и уворачивался.
— Так
Призрак исчез. Больше Хорнрак никогда его не видел.
Наемник прикусил губу и вернулся к пульту управления.
— Я забираю эту лодку, — произнес он.
Он бросил «Тяжелую Звезду» в безмятежное пустое пространство, и она с ревом понеслась прочь от Города. Ему было невыносимо видеть, во что превратился древний авиатор. Ему было невыносимо собственное отчаяние… из которого против воли, рождалось сострадание.
Позади, в яме, огромная рука снова зашевелилась и сорвала чудовищную маску, которая приносила столько мучений. С тяжелым стоном, который эхом отозвался на берегах мелких отравленных озер и бесконечных торфяниках континентальной пустоши, Бенедикт Посеманли окончательно погрузился в кошмар собственного распада.
Одинокая извилистая цепочка следов пересекает пустошь. Вдоль нее на некотором расстоянии друг от друга разбросаны обломки лат. Они лежат в песке, который тревожит ветер, и слабо светятся, словно еще не остыли…
Была ночь — или конец света.
Там, где горизонт раздирает гноящаяся рана загадочного города, небо истекает болезненным пурпуром — зеленое, но настолько темное, что кажется почти черным, и блестящее, как кремень на свежем изломе. Под этим куполом в город со всех сторон шеренгами входят насекомые. Редкие розовые вспышки и сполохи колоссальных миражей сопровождают их, задавая им шаг. Над всем повисла тишина: мир затаил дыхание и сейчас вынесет приговор…
Хорнрак наблюдал за происходящим как бы со стороны. Он предоставил лодке неторопливо, точно во время прогулки, плыть над цепочкой следов, в то время как сумасшедшая, у которой только что прошел приступ тошноты, прижалась лицом к иллюминатору и пела тонким, надтреснутым голосом:
С берегов озер алмазныхМы увидим рыб чудесных…Фал-ди-ла-ди-я…Все решения были отложены на потом. Через полчаса они обнаружили Рожденного заново.
Он бежал на север, меж глубоких оврагов, промытых в торфе дождями и паводками — извиваясь, они тянулись обратно к плоскому болотистому водоразделу, утыканному полуразвалившимися каменными пирамидками и гнилыми деревянными сваями. Его руки и ноги были почти невидимы в темноте, но на свободном черном одеянии, которое он носил под доспехами, маяком вспыхивал причудливый вензель — знак его Дома.
В течение нескольких минут Фальтор, кажется, не осознавал появления «Тяжелой Звезды» и продолжал бежать, не обращая на нее ни малейшего внимания. Он размахивал руками, как ветряная мельница, чтобы не потерять равновесия, петляя меж каналов с отвесными стенками и грудами каких-то слежавшихся волокон. Потом поднял глаза и, явно потрясенный, погрозил лодке кулаком. Его рот гневно открывался и закрывался.
Потом Рожденный заново качнулся, зажал уши ладонями… и упал у ручья.
Пару секунд он лежал лицом в торфяной воде, потом поднялся. Вид у него был весьма смущенный. К тому времени, как Хорнрак, посадив лодку чуть в стороне, снова обнаружил его, Фальтор уже встал.