Вирши левши

Антонов Анатолий

А может быть, и нет?

«Наши стали чужими желания…»

Я не Я. Я не не. Не Я не. Не, не, не…

Юрий Олеша

Наши стали чужими желания, и в разброд разбежались мечты, и в угаре мирской маяты раздвоеньем грозит подсознание. Я затеял игру без надежды слить в одно два подобных лица — лик румяный святого юнца и морщины седого невежды. Нет разгадки во мне двуединства, не замкнуть на себя тех дней, где среди тенет и теней затаились мои бесчинства. Я себе не тождественно, Боже, Я в не-Я зашифрует секрет. «Я» бормочет младенец и дед, тем же Я именуемый, тоже. Здесь страницы рифмованных строчек, перекличка

на Я без конца. Здесь потери потерей лица, но какое тут Я между точек?

«Мой дядя – милый отрок – воин…»

90/1

Степану Семеновичу Антонову,

погибшему в 20 лет на фронте

Мой дядя – милый отрок – воин, во имя нас жизнь положил. С убийцей-веком вставший вровень, восставший против зла и лжи… О, как он плакал при прощанье, когда мы с мамою пришли с едой – в дорогу – и вещами теплыми, чтоб не стыли руки, ноги, чтоб солдатские дороги прошагал с войной вполне и не мерз на дне окопа, был удачлив по судьбе… Где ты, где ты, дядя Степа, где поставлен крест тебе? Не нашлась твоя могила, сгинула твоя звезда. Война в сердце угодила, прямо в сердце, навсегда. …У стены кремлевской встану, возле вечного огня, поклонюсь дяде Степану – мальчик, ставший старым, я, поклонюсь всем защитившим, спасшим родину, меня, мое детство, юность, зрелость, мою жизнь, мою родню, все, что смерть-война хотела погубить, все, что люблю.

9 мая 1997

«Как странно чувствовать туристом…»

60/1

Как странно чувствовать туристом себя где знаешь твой удел о трасса жизни ты терниста такой зигзаг я не узрел как страшно называться житель и знать что ты заезжий гость и дома быть как в общежитье жить не мечтой – как довелось как страстно хочется отчизны о родины пропащий край я изнутри без укоризны скажу: явись и покарай за ностальгию за проклятья за все чему прощенья нет явись – раскрой свои объятья яви любви больной секрет

«Как странно чувствовать туристом…»

90/2

Прощай, прощай двадцатый век… С тобой? Я с жизнью со своей прощаюсь, не исповедуюсь, не каюсь, погрязший в бывшем человек. Прощаюсь с детством опаленным всемирной бойней и бедой, был горек хлеб не лебедой, а взрослой болью оголенной. Прощаюсь с юностью прекрасной, неповторим ее слепой расцвет в стране, давно которой нет, где каждый был с рожденья красным. Прощаюсь с молодостью правой в своем протесте роковом, чтоб был избавлен отчий дом навек от сталинской потравы. Прощаюсь с мраком зрелых лет, с уходом в неподсудное молчанье. Прощаюсь, о мое миросозданье, со всем, в чем был жизнь возносящий свет… Прощай, год вознесенья – Девяносто Первый, – ты, как Икар, к свободе воспарил, год переломный двадцать первый век открыл, тысячелетье третье и безмерное…

Декабрь 1999, 2012

«Вечерний звон колоколов…»

60/2

Вечерний звон колоколов не снимут кепочек с голов и не замрут крестясь на храм срам вечерний звон вечерний звон среди трамваев реет он среди автомашин звенит и сотрясает лишь зенит вечерний звон вечерний звон не достигает слуха он все спешат по гумам скитаются друг на друга зверьем кидаются возле касс губами ворочают не молчат а рычат по-волчьему ну а если кого кто любит чем сильней – тем больше губит вечерний звон вечерний звон остановиться просит он задуматься – не в смертный час а на мгновение –

сейчас сейчас пока здоровьем пышем и как бессмертные все дышим дышим… Вечерний звон вечерний звон

«Я в мире жил, который не понять…»

90/3

Я в мире жил, который не понять, но есть за что любить и проклинать, И чем быстрей со мной расстаться он спешил, Тем все сильнее я им дорожил. Я жил в стране, умевшей побеждать Всех, кто с мечом шел нас завоевать, Уставшей и великой, и геройской быть, И рухнувшей… от жажды по-людски зажить. Я вырос в городе, зовущемся Москвой, Где с каждым годом становился сам не свой, Где я не бомж, не гость, не бич, Не пристяжной, а коренной москвич. Я жил на улице, давно которой нет, Но маяком ее был негасимый свет, Здесь в мир поэзии мне распахнули дверь, Чтобы стихами поделился я теперь. Я в доме, помню, на курьих ножках жил, Где примус не гудел, а ворожил, Где в кухонном чаду волшебный чан Был полон сказочных, ей-богу, чар; В семиметровке воспарял я ввысь, Мне с полки откидной являлась жизнь, И солнце мне в огромное окно Загородить успело быта дно. Родился я на пятачке любви, Где счастьем убаюкан и увит Знал, что никто его, нет, не угонит, Пока со мной отцовские ладони, И поцелуев материнских сласть, Нет, никому не даст его украсть.

«Истукан…»

60/3

Истукан не прожить без твоих этажей и асфальтов и вот тянутся все за прилавки пустых площадей пощади вдруг не выдержит делая новое сальто многолюдье Твое о бессменно казенный Кащей за бетонами стен мириады молчат одиночек бьется пульс но не мысль что как будто отбита давно среди улиц Твоих неподвижное множество точек теплых трупиков им не тревожиться лишь и дано

Как играли в войну мальчишки в 1944 году

90/4

Я в Туле жил на Оборонной, где за чертою городской фашистской нечисти отборной мы, огольцы, давали бой. На свалке гаубиц и танков трофейный порох в дело шел… Потом домой несли подранков. Мы с немцем бились хорошо. …Когда же понагнали пленных жилье чтоб строить средь руин, в стихии процедур обменных родился бартер, как торгсин. О, этот «мах на мах» потешный, о, эта рыночная прыть! Кормили фрицев мы, конешно, забыв, что надо их гнобить. Меняли на значки и ручки картошку с хлебом, огурцы. А на фронтах дела шли лучше, и гибли каждый день отцы.

«В нашем доме распахнуты окна…»

60/4

В нашем доме распахнуты окна но забились в углы сквозняки и над нами как меч дамоклов эти душные потолки. нашей улице тоже не дышится ни в конце ни в начале дня мостовой тротуарами крышами слышу просит дождя дождя в нашем городе небо пустое но прикованы к небу глаза может в небе стиснутом зноем назревает незримо гроза?

«Наедине с самим собой…»

90/5

Наедине с самим собой не оглушен я тишиной, не обделен блаженством встреч со всеми, чья затихла речь давно, и чьих сердец тепло в неведомые дали утекло… Во мне звучат те голоса, чья не померкнет никогда краса, и чьим добром в потоке дней я защищен всего верней, и правдой чьей я окрылен в преддверье праведных времен, и верой их я жив-здоров в сетях бессмысленных миров. С самим собой наедине, не наяву и не во сне, я в окружении родных внемлю в тиши безмолвью их…