Виртмастер
Шрифт:
То, что я был жив, настраивало меня, как минимум, на оптимистичный лад.
Раз я жив, — рассуждал я, — значит всё в этой жизни ещё поправимо.
Ох, как же я ошибался…
Но, в то же самое время, был чертовски прав!
***
То, что вокруг моей скромной персоны происходит какая-то малопонятная мне возня, я понял уже на следующий день.
Я и говорить-то не мог толком, но, тем не менее, настойчиво пытался узнать, когда же меня выпишут из больницы.
— Всему своё время, — ответил доктор, терпеливо дождавшись, когда я наконец смогу выговорить это бесконечно длинное
Я очень беспокоился по поводу того, что лицо мое было плотно забинтовано. Больше всего опасений у меня было именно на счет моего зрения.
Главный вопрос заключался в том, а сохранилось ли оно вообще.
Вот только спросить про это сил у меня уже не было.
***
Каждый день я ждал того, что меня придёт навестить Агния, но она от чего-то медлила. Наверняка у нее была на это причина, просто я все никак не мог придумать, какая же. Именно из-за этого было особенно грустно. Если бы она пришла, то на душе у меня стало значительно легче, светлее.
Чего-чего, а света в моей жизни сейчас реально не хватало.
Но время, хоть и чудовищно медленно, шло, а её всё не было, и не было.
Так что дни, проведенные на больничной койке, казались мне бесконечно долгими.
***
Первый (но, увы, не последний) настоящий шок (в бесконечной череде последующих), я испытал в тот день, когда с моего обожженного лица сняли бинты.
Нет. Вопреки моим невысказанным страхам, я не ослеп. По крайней мере, окончательно. Но то, что открылось моему взгляду, было столь ужасно, что я подумал о том, что остаться слепым было бы не так уж и плохо.
Если бы я не увидел всего того, что со мной сделала авария, то, может быть, ещё сохранил кое-какие иллюзии. А так, даже значительно упавшее зрение, открыло мне тот факт, что жизнь моя больше не войдет в привычное русло.
Скажу больше — и жизни, как таковой, у меня больше не осталось.
А что же тогда осталось?
Изломанный ущербный кусок плоти, подключенный к аппарату жизнеобеспечения.
От моих ног не осталось практически ничего — безобразными култышками, они заканчивались едва начинаясь. Шансов на то, что я буду передвигаться хотя бы на протезах, при этом помогая себе костылями, не было никаких. Отныне мой жалкий удел — это инвалидное кресло.
Левая рука была на месте, но совершенно бездействовала, как и в тот момент аварии, когда я впервые обнаружил, что с ней что-то не так. Хирург говорил мне, что серьезно повреждены сухожилия и нервы.
Ещё он обнадёживал, что через три-пять операций, возможно, какие-то двигательные функции и восстановятся, правда, все эти операции платные и делаются только за рубежом.
Почти все тело, что ещё у меня осталось, было обожжено — кошмарные рубцы безжалостно уродовали мою кожу.
Это было далеко не все, что таким кардинальным образом изменилось в моей жизни.
Однажды ко мне наконец-то пришла Агния.
Однако, встреча эта не принесла мне ни малейшего душевного облегчения — она сообщила мне, что мы с ней расстаемся.
Выяснилось, что пока я был без сознания, а затем чуть позже, когда я уже пришел в себя, но из-за бинтов,
Вновь зарыдав, Агния сказала, что не готова принести свою красоту и молодость на алтарь моего страдания.
О да, она именно так и сказала!
Наверное, давно заготовила эту пафосную речь.
Конечно, я не стал устраивать нелепых сцен, отчасти понимая, что она в чем то, возможно, и права. Я отпустил её, заверив в том, что не имею к ней никаких претензий.
Уже на пороге она, как бы между прочим, обронила, что моего бизнеса больше не существует.
Вот так, в одночасье и заканчивается жизнь.
Все планы летят к черту.
Бизнес, который ты начинал с нуля, разваливается и прогорает.
Та, что некогда искренне любила и была любима, сказав, что она еще слишком молода, для того чтобы потратить свою жизнь на то, чтобы выносить из-под тебя ночные горшки, ушла, взяв с собой все вещи.
Ну, разве можно винить её за этот выбор?
Если смотреть на ситуацию логически, отринув в сторону простые, человеческие чувства и ценности, то поступила она чертовски правильно.
Кем я был в ее жизни? Состоятельным мужчиной, способным удовлетворить ее потребности.
Кто я в ее глазах теперь? Ущербный калека, неспособным вообще хоть на что-то. Я никогда не видел в ней декабристку, которая не раздумывая отправилась бы вслед за любимым на каторгу в Сибирь, поскольку Агния до сих пор так в итоге осталась избалованным ребенком. Так какие же сейчас, с моей стороны, могут быть обиды и упреки?
Если бы, в своё время, я нуждался именно в таком человеке, то он и по сей день остался со мной.
***
Наверное, вы думаете, что мне весьма крепко досталось от жизни, и пора бы злой судьбе оставить меня в покое?
Мол, хватит с меня жизненных катастроф!
Увы, вы ошибаетесь!
Заключения мои лишь набирали обороты. И следующим для меня испытанием, стало обвинение в махинациях с налогами.
Была у меня одна догадка о том, что кто-то очень заинтересован, чтобы устранить меня подобным образом, чтобы я не путался под ногами, но докапываться до истины, и, тем более, доказывать свою невиновность у меня не было абсолютно не какого желания.
Сказать по правде, я был так подавлен, что мне совершенно не было дела до того как идет судебный процесс.
А процесс получился резонансным. Показательным!
Общественный защитник под частую слил дело (мне кажется, что будь я даже парализован, и стопроцентно прикован к постели, итог был бы тем же) и теперь, после конфискации личного имущества, по выходу из больницы меня ожидало тюремное заключение, сроком на четыре года.
Вот она — обратная сторона толерантности, равенства полов, расового равноправия, религиозных концессий, прав сексуальных меньшинств и прочего говнображения, то есть, я хотел сказать, борьбы за права человека: всем не только равные права, но и равная ответственность. В том числе и перед законом. В том числе и людям с ограниченными возможностями, то бишь инвалидам.