Виртуальные связи
Шрифт:
Скажи, SistemError, за что женщины любят мужчин? Чего они от них ждут на самом деле? Ведь мужики – сволочи. Практически поголовно. Причем, заметь, сволочи трусливые, лживые и слабые. За что же их любить?
– Ты понимаешь, что это ведь неправильно, когда во благо сохранения одного животного убивают целую кучу других? Читала о том, как птицефабрики выращивают птиц?
– Нет, честно говоря, не читала.
– Ужасно. Просто волосы дыбом встают.
– Я смотрела фильм, называется «99 франков». Хороший, кстати, фильм. Там есть такой момент, показывают всякие ужасы про животных на фермах. Но там
– Реклама – это ерунда. Задумайся, сколько животных съедает одна даже собака!
– Как съедает?
– В виде кормов. Или мяса.
– Ну… да, в общем.
– Получается, людоедство.
– Куроедство или там коровоедство. Но если и так, что же делать? Люди все равно всех съедят.
– В одном только собачьем корме содержится столько продуктов переработки после убийства животных. Я тебе дам ссылку на один портал, там все написано. Мы с Бьянкой после этого портала есть мясо больше просто не смогли. И собаки у нас – вегетарианцы.
– А разве такое бывает?
– А почему нет? Современный мир предлагает все, что только можно, чтобы избежать убийства. Кстати, вступай в группу «В Контакте». Забей «Группа защиты собак», и мы тоже там. Мы теперь решили даже от молока отказаться.
– Здорово. – Я кивала, с некоторым смутным удивлением оглядываясь вокруг. Я сидела в квартире Ленки Симагиной, которую знала с детства, но не узнавала и, главное, ничего не понимала. Квартира была трехкомнатная, с большим холлом между тремя дверьми, с раздельным санузлом, просторной кухней – мы сотни раз играли в этой квартире, в этом холле, а на этой кухне Ленкина мама поила нас чаем и кормила блинчиками. Мама у Ленки была мировая, молчаливая, правда, немного усталая и чрезмерно худая. После того как Ленкин папа ушел к кому-то, о ком никогда не говорили, мама совсем осунулась и почти перестала улыбаться. Впрочем, блинчики пекла, чай заваривала с какими-то травами. Мы общались до самого последнего момента, пока Ленка не уехала в Новосибирск, к мужу, и не пропала. Я пыталась как-то найти ее в «Одноклассниках». Там, как ни крути, можно найти всех и каждого. Но не Ленку. Она как в воду канула. А потом и я уехала, мы с Лешкой стали жить вместе. Так теряют людей, но эта женщина, которая стояла около серебристого холодильника, с резкими чертами лица, длинными руками и странными разговорами, не была вполне моей Ленкой Симагиной, которую я так любила.
– Ну, а ты как поживаешь? Чем занимаешься? Не фотографируешь?
– Ой, что ты! – усмехнулась я и махнула рукой.
Только Ленка и могла вспомнить об этом моем увлечении детства. Мы с ней вообще много чем увлекались, но, говоря по правде, увлекалась всегда она, а я только вяло тащилась следом, как привязанная на веревку корова. Куда поведут, туда и ползу, перебирая копыта. Кружок рисования – конечно. Лепка – не вопрос. Секция акварели или поделок из кожи? Естессно! Ленка была гениальная, я была больше для мебели. Но фотографировать любила. Бегала лет в пятнадцать со «Сменой», перещелкала всех дворовых галок.
– Так что? Офис, компьютер, социальные гарантии? – ухмыльнулась Ленка, и в ее ухмылке сквозило такое презрение, не злое, но откровенное и исчерпывающее, что мне стало не по себе.
– Ну… в визовом центре. Бумажки печатаю. В общем, да. Офис, компьютер.
– Замужем? – коротко поинтересовалась Ленка.
– Как бы да, – вздохнула я, подумав, что с моей ситуацией слово «замужем» применимо лишь отчасти. Я своего мужа лично, не спящего и не пьяного, видела, наверное, только на Новый год. Да и то трезвым он перестал быть в рекордные сроки и Новый год встретил уже спящим. С другой стороны, я все чаще провожу с мужем время в
– Как бы да? – подняла бровь Ленка.
Тут в просвете кухонной, очень странной, изрезанной и местами распиленной двери появилась голова молодой и весьма симпатичной девушки, которую я уже мельком видела, когда входила в квартиру.
– Чего? – недовольно подняла голову Ленка.
– Лаурочка, а что твоя гостья скажет, если я все же покормлю Кузю? Мальчик не ел с самого утра. Он весь извелся.
– Ну, пусть поест, – согласилась Ленка, а мне оставалось только еще сильнее подобрать под себя ноги и молиться Богу, чтобы новоиспеченный вегетарианец лабрадор Кузя не передумал и не съел меня вместо своего соевого корма. И еще задаваться вопросом, почему это Ленка Симагина – Лаура? Такая творческая кличка? Или псевдоним?
– Как бы да, а как бы нет. Мне муж изменяет. Он мне сам сказал, правда, он не знал, что это – я. А я не могу от него уйти. Бабы – дуры, – быстро пробормотала я.
Мне было необходимо поделиться с кем-то. Олеська – да, можно было бы все рассказать и ей. Но она была слишком близко, слишком рядом с Алексеем и всей моей реальной жизнью. Я рассказала Ленке обо всем. О М@стере_д_д, о той ночи, когда потеряла свое честное имя и совесть, о чем, кстати, как ни странно, так и не пожалела в итоге. Как-то не было времени. Мы все так заврались и столь беспечно бросались собственными телами, что не было необходимости придавать слишком большое значение отдельно взятому половому акту. Подумаешь, делов-то! Так что я рассказала. И о том, что странное унылое оцепенение иногда хватает меня за горло, и тогда не хочется ни кофе, ни яичницы-глазуньи. И о том, как мы с Алексеем можем провести целый выходной молча, глядя в разные стороны.
Но о том, что происходит у меня на страницах, в виртуальных пространствах, в потусторонних цифровых мирах, и о нашей странной связи, собранной из пустых малозначительных слов и смайликов, я не рассказывала никому. Страшно. Вдруг одно реальное слово разобьет вдребезги невидимый код, благодаря которому мы там существуем.
Ленке я бы могла сказать больше, чем кому-то другому. Она была – как случайный попутчик, подсевший ко мне где-то посреди перегона Москва – Владивосток. Она не знала обо мне ничего, кроме того, что я сама была готова ей рассказать. Я сама не понимала ничего в ее жизни. Ее мир, полуразрушенная квартира с сорванным паркетом, с неопределенным количеством собак, женщин, детей, валяющихся старых вещей – все это тоже не казалось мне особенно реальным.
– Это мужики – дуры. От них все проблемы, – с неожиданной злостью сказала Ленка.
Я поежилась от того, как это было сказано. О ее муже я помнила немногое, а здесь, в этой странной фиолетовой квартире, не было никаких признаков его пребывания. Он был, как помнится, кареглазый, серьезный парень лет двадцати пяти, выпускник, кажется, МАДИ, среднего роста, чуть ниже Ленки, которая имела агрессивно-модельную фигуру, потому что выросла ужасно длинной, в маму, и такой же худощавой и угловатой, но при этом великолепно выглядела в любой одежде. Женщины с такой фигурой обычно вызывают жгучий интерес у мужчин, но в том, как Ленка держалась, было что-то, обо что ее женский магнетизм разбивался, – что-то грубое, сосредоточенное, более присущее мужчинам.