Виртуальные связи
Шрифт:
Он терпел, надеялся, что она изменится, не слушал разговоров, старался бывать дома чаще, но даже и так он был далек от нее, как от Луны. Он садился в кресло, открывал газету и читал ее, а потом смотрел «Новости». Он не вспоминал о том, что его жена рисовала. Не хотел ничего менять. А потом на одной вечеринке она целовалась с Витей в прихожей, около гардероба, и все давно уже обо всем знали, и кто-то привел Костика. Все было якобы случайно. Он ударил ее по лицу, один-единственный раз – бледный и спокойный, как труп, – а потом ушел. Больше не стал ничего выяснять
Потом она всю ночь сидела в машине и грелась. Было минус тридцать, в машине кончился бензин. Костик не пустил ее домой, сказал, что она может убираться на все четыре стороны, и тогда она утром вылетела в Москву. Что бы с ней было, если бы не Бьянка.
– Мы друг друга стоим, – ухмыльнулась Лаура. – Слушай, Машка, я не хочу тут перед тобой распинаться. Нехорошо это – жить в машине. Давай-ка перебирайся к нам, мы постелем тебе в гостиной. Я помогу тебе с твоей Настоящей Любовью, а ты мне – с коллекцией. Идет?
Олеся полулежала, опершись на правый локоть, и смотрела на Белкина. Он спал, беспокойно и тяжело дыша. Высокий лоб, усталые глаза, глубокие морщины вокруг рта, тронутые сединой волосы, не слишком-то волевой подбородок. Он разбросал руки по кровати, но одной ладонью даже во сне касался Олесиного плеча. Она смотрела на него, с трудом веря в то, что реальность может быть такой нереальной. Бесконечные поезда, пролетающая мимо российская глубинка. Путешествие из Петербурга в Москву и обратно, каждую неделю незнакомые квартиры, страх, что вернется хозяйка, ожидание звонков и почты, прогулки под луной. Реальная романтика, с замерзшими ладонями и промокшими ногами, с проблемами на работе, с долгими прощаниями, с чувством вины перед бывшей женой. И что теперь? Олеся уже написала заявление об уходе. Она проработала в их маленькой богемной фирмочке больше десяти лет.
Уходить было странно и нелепо. Вся ее реальная жизнь теперь оказалась за бортом. Посиделки с Машкой, писатели, поездки – все, чем она заполняла короткие, быстро бегущие дни, все осталось где-то в стороне. Можно было бы сказать, что жила она так раньше из-за денег. Но нет, деньги никогда не значили для Олеси много, иначе бы она, уж конечно, договорилась с собой и осталась бы с мужем. Никто из знакомых не мог понять, как это так, с годовалым ребенком на руках, из прекрасного загородного дома, в норковой шубе, с загаром на лице – и в нашу жизнь? Ну, гуляет. Ну, буянит. Ну, не любишь ты его больше, ну, презираешь. И что? Лучше, что ли, отчищать сковородки на пятиметровой кухне, говорить с дочерью только по телефону, отсылать всю зарплату в Тверь, а загорать там же, на балконе? Не смеши людей!
Нет, деньги для нее никогда не играли определяющей роли. Как и мужчины. Она не боялась одиночества, не шла на компромисс с собой и обстоятельствами, только чтобы иметь счастье стирать чье-то белье и видеть кого-то, сидящего на диване. Это не имело для нее значения. Гораздо проще было жить на те деньги, что платили за продвижение культурки в массы, ездить отдыхать к Машке на дачу, растить
– Ты что, не спишь?
– У вас тут ужасно светло. Невозможно заснуть, – соврала Олеся.
– Скоро вообще будут белые ночи. – Белкин перевернулся на бок, лицом к женщине, которая притягивала к себе, на которую можно было смотреть часами, пересчитывать все ее морщинки, разглядывать линию ее губ. – Северная столица. Ты теперь тут живешь, со мной.
– А северного сияния у вас не бывает? – Олеся хмыкнула и запустила ладонь под одеяло, провела по его плечам, потом положила голову ему на грудь и стала слушать, как бьется его сердце.
– Можно закрыть занавеску, и будет темно.
– Я не хочу, чтобы было темно. – Она покачала головой и добавила: – Вообще темноты в жизни и так хватает.
– Слушай, мне нужно поехать на работу, встреча по поводу сетей книжных магазинов в Тюмени.
– Ты что, уедешь в Тюмень? – испугалась Олеся.
– Пока только в офис. Зачем ездить в Тюмень, когда Тюмень приезжает к тебе сам?.. И потом, есть же Интернет. А ты пока, может, все-таки купишь нам какую-нибудь мебель? Хотя бы холодильник, потому что я уже сомневаюсь, что можно есть те продукты, что мы храним за окном. Мне кажется, там все протухло.
– Потому что ты ничего не ешь.
– Ты тоже.
– А мне не хочется. Мне вообще хочется только вот так лежать и смотреть в окно. И мебели не хочется.
– Почему? – Белкин нахмурился и приподнялся на кровати.
Олеся села, натянув одеяло на голое тело, она немного замерзла.
– Никак не могу привыкнуть, все кажется каким-то ненастоящим. Нереальным, знаешь. Когда я с тобой болтала по телефону, все казалось какой-то шуткой. А теперь… я не понимаю, что мне делать, как жить. Ты говоришь, что мне не надо работать. Но я не представляю, что делать.
– Ты хочешь работать?
– Не то чтобы хотела работать. Я свою работу вообще-то в последние годы уже терпеть не могла. Особенно когда такие, как Захарчук, появлялись на горизонте. Но вот теперь сижу и думаю, что делать. В не моей квартире, с белыми ночами, с тобой. А вдруг завтра все это исчезнет? Пойми меня правильно, я ничего не боюсь. Исчезнет и исчезнет. Я ничего ни от кого не жду…
– Ты несешь чушь. – Он склонился и поцеловал ее волосы, прижал к себе и так держал, пока она не начала смеяться и вырываться.
– Белкин, у меня спина затекла.
– Плевать. Пока ты не пообещаешь пойти и купить мебель, я тебя не отпущу. И на Тюмень я забью, буду сидеть тут с тобой, пока ты не поймешь, что это все – всерьез.
– Думаешь? Зачем тебе это, Белкин?
– Сколько нужно слов, чтобы ты поняла: я просто хочу прожить с тобой вместе лет сорок-пятьдесят, больше у меня вряд ли получится, и потом еще немного, в доме престарелых, в соседних палатах. Будем там перестукиваться.
– И чтобы в один день умереть? Какая милая мечта!