Вирус бессмертия
Шрифт:
– Знаком. Это что-то из психологической науки.
– В общих чертах да. Я не буду вдаваться в длинную лекцию о сигнальных системах живых организмов, скажу лишь, что одна из сигнальных систем человека позволяет получать физический ответ на словесные раздражители. К примеру, если сказать «лимон», у многих людей возникает избыточное слюноотделение, как если бы они действительно попробовали нечто кислое. Так вот, это касается не только слов, но и других раздражителей – зрительных, обонятельных, осязательных. Если мужчине показать фотографию или даже не очень подробный
Варя не ожидала услышать подобное от профессора, и у нее жарко вспыхнули щеки.
– Ну, это понятно, – нахмурился Дроздов. – И что из этого следует?
– А то, что не только под воздействием таких прямых и однозначных сигналов возникают реакции нашего организма. Вы никогда не слышали музыки в завывании ветра? Барабанной дроби в ударах дождевых капель по крыше?
Варя почувствовала, что слова Варшавского, произносимые все более монотонным и размеренным голосом, производят на нее странное действие – кровь отлила от щек, а в голове словно образовался медленно растущий снежный ком. Кончики пальцев тоже похолодели. Несмотря на несколько заторможенное состояние, она слышала каждую фразу и могла в какой-то мере понять ее смысл. Она видела, как побледнело лицо Дроздова и как он начал медленно клониться вперед, словно кролик, неосознанно ползущий в пасть удава.
– Яркие вспышки, – продолжал профессор, – складываются в узоры, и ты сможешь увидеть суть мироздания, если будешь безотрывно на них смотреть, слушая мой голос. Спокойствие силы и всемогущества охватывает тебя. Ты сможешь иметь власть над всем миром, если точно выполнишь все, что велит тебе этот голос.
На какое-то время Варя полностью утратила контроль над собой, погрузившись в черное ничто без времени, без пространства, без всяких меток для памяти. Как долго это длилось, она не знала, но выпала из забытья, больно стукнувшись носом о дверь. Из глаз брызнули искры. Может, если бы Дроздову кто-нибудь влепил кулаком по носу, он бы тоже очнулся, а так он сидел напряженный, с побледневшим лицом и внимательно слушал каждое слово профессора.
– Ты идешь по коридору, – добивал его словами Варшавский. – Берешься за ручку двери. Тебя пропускают. Доложи о прибытии, тебя ведь вызывали!
– Прибыл по вашему приказанию, товарищ Свержин, – еле слышно произнес энкавэдэшник.
Варя испугалась. Он говорил, как оживший мертвец из самого жуткого ночного кошмара. Профессор царапнул карандашом по бумаге, сделав пометку в тетради, и спросил:
– Когда ты получил письмо от Варшавского?
– Сегодня вечером, товарищ Свержин.
– Какие меры ты уже предпринял по нему?
– Никаких. Я сразу после разговора с вами по телефону отправился к профессору на Петровский бульвар, как вы и велели.
– Хорошо. Ты внимательно ознакомился с текстом письма?
– Нет. Но с первой страницы ясно, что текст содержит информацию, затрагивающую интересы Советского государства. На мой взгляд, так же важно, что сам Варшавский является носителем этой информации. Мне кажется, было бы оправданно подстроить гибель Варшавского,
– Это я категорически тебе запрещаю! – отчеканил профессор. – Запрещаю! Тебе ни при каких обстоятельствах не велено этого делать. Повтори.
– Не велено этого делать, – вяло ответил Дроздов.
– Хорошо. То есть по тексту письма никаких действий не производилось?
– Нет.
– Кто, кроме меня, знает о письме?
– Только в канцелярии. Они перепутали Грозднова со мной и доставили пакет не по адресу.
– Значит, ты точно ничего не предпринимал по письму?
– Нет.
– Тогда слушай меня внимательно. Сейчас ты закроешь глаза и нормально подышишь. Ровно. Почувствуй, как кровь приливает к лицу, как мерно работает сердце. Ты отдохнул, ты очень хорошо себя чувствуешь. Я просчитаю до десяти и на последний счет ты проснешься, забыв все, кроме того, что нельзя причинять никакого вреда Варшавскому. Это очень важная мысль, она накрепко засядет в твоем мозгу. И если ты вдруг даже подумаешь нарушить наказ, твое сердце собьется с ритма и не успокоится, пока ты не прекратишь думать об этом. Я начинаю считать. Раз, два, три…
Варя смотрела в скважину, похолодев от страха и нереальности увиденного. Она слышала от профессора о гипнозе, но одно дело байки, а другое – увидеть своими глазами. Варшавский закрыл тетрадь и сунул ее под кресло, на котором сидел Дроздов.
– Семь, восемь, девять, десять.
Энкавэдэшник открыл глаза и придал лицу внимательное выражение, как будто разговор о вспышках и дождевых каплях не прерывался ни на секунду. Профессор же продолжил как ни в чем не бывало:
– То есть из хаотичных, казалось бы, шумов человеческий мозг вычленяет какие-то составляющие, из которых формирует образ, руководствуясь только ему известными принципами. В теории можно предположить, что по-особому структурированный шум способен включить в человеческом мозгу неисследованные процессы, в результате которых индивидуум приобретет новые качества.
– Качества чего? – встряхнув головой, поинтересовался Дроздов.
– Вот это доподлинно неизвестно, – пожал плечами Варшавский. – Может быть, качество восприятия, может быть, качество осмысления, а возможно, то и другое вместе.
– Не понимаю, – жестче повторил энкавэдэшник. – Подробненько объясните!
– Хорошо. Кто, по-вашему, совершает революционные научные открытия?
– Не засирайте мне мозги, профессор! – поморщился Дроздов. – Что я вам, студент? Выкладывайте начистоту!
– Хорошо-хорошо. Открытия обычно совершают выдающиеся ученые! Выдающиеся! Из ряда вон! Несмотря на то, что они видят, слышат и даже знают не больше других ученых, они способны как-то по-особенному складывать разрозненные данные в единую картину. Это талант. Но вот в чем причина таланта, почему одним он дан, а другим нет – неизвестно. Так вот, если хотите, мое предположение касательно межпланетного шума заключается в следующем. Он создает в мозгу человека некие дополнительные связи и делает его талантливым. На какое-то время.