Вирус
Шрифт:
Было три часа утра. Решив дойти до памятника пешком, я шагал по абсолютно безлюдной улице: за полчаса успею. Я нес чемодан не за ручку, а прижав к груди, словно ребенка. Я крепко обнимал его руками, будто обнимал голову императрицы.
На улице – все тот же лунный свет и холодный ветер. Мне припомнился роман «Голова любимого». В нем говорится о том, что в древние времена мужчине отрубили голову, а его красавица жена унесла голову в бамбуковую рощу. Там она совершила волшебную церемонию бальзамирования и с той поры жила с человеческой головой.
Эта голова не менялась
Я сейчас был похож на эту женщину. Я иду к своей могиле, неся вечно молодую голову Красы Ненаглядной.
Ночная тьма постепенно отступала, эхо моих шагов гулко отдавалось в безлюдных городских улицах, а к груди я крепко прижимал чемодан. Ее голова была как раз напротив моего бешено колотящегося сердца. Может быть, она чувствовала это, а возможно, ей были известны и все мои мысли.
Наконец я пришел туда, где одиноко посреди улицы высился памятник Пушкину. Я вспомнил, как, явившись мне в обличье Розы, Она сказала, проходя мимо статуи: «Камень тоже может быть одушевленным. Если есть форма, значит, есть и жизнь. Памятник тоже способен размышлять, у него есть чувства и рассудок, и с этой точки зрения он живой. Но только вечный – бессмертный. Потому что жизнь существует вечно».
Вот почему, наверное, она выбрала именно это место.
Вокруг в лунном свете танцевали тени деревьев. Пушкин пристально глядел на меня и на мою драгоценную ношу, прижатую к сердцу. Подойдя к подножию памятника, я стал ждать ее появления, не выпуская чемодан из рук.
Вдруг – порыв ледяного ветра, тень среди деревьев.
Она пришла.
Она здесь.
Вся в белом, лицо Сянсян, ночной ветер пропитан ее естественным ароматом, на губах играет улыбка. Она подошла ко мне. Я невольно попятился.
– Ты боишься меня? – грустно спросила Она.
– Нет, я… – Мне было трудно вымолвить хоть слово.
– Не бойся, я просто обыкновенная женщина.
Она протянула ко мне руки. Ее белоснежные пальцы в лунном свете казались серебряными.
– Я не могу причинить тебе зла, – продолжила она. – В конце концов, ты второй в моей длинной жизни мужчина, который по-настоящему любил меня.
Ее слова хлестнули меня, как резкий удар, сердце сжалось и заныло. Второй мужчина. Первым был сам император Тунчжи, а теперь – я. Мне трудно даже представить такое, это невозможно, это какой-то бред! Я перебил ее:
– Извините, прошу вас, не говорите больше ничего.
Она ласково сказала:
– Ты вспомнил Хуан Юнь? Поверь, во мне ты никого не замещаешь. На самом деле это я, к сожалению, замещаю в твоем сердце Сянсян.
Я был изумлен, просто потрясен. Я не ослышался? Она сказала «к сожалению»? Я испытывал к ней глубокое уважение, но меня пугало то, как легко она проникала в мои мысли. Она просто читала их как с листа.
Тут я вспомнил еще об одном, глубоко вздохнул и все же решился:
– Прошу вас, скажите, как вас зовут?
– Сяочжи. Это значит «маленькая
Алутэ Сяочжи – наконец-то я узнал ее имя!
– Возьмите. Это то, что вы искали. – Я отдал ей чемодан, который так нежно прижимал к груди.
Она не стала открывать чемодан, только осторожно погладила его и прошептала:
– Спасибо тебе.
– Нет-нет, не благодарите меня! Я только надеюсь, что больше не будет беспричинных смертей, потому что все ныне живущие не виноваты перед вами.
Она ничего не сказала, а только кивнула в ответ.
Вдруг я услышал голос Сянсян:
– Возможно, мы еще встретимся с тобой, – и лицо Сянсян нежно улыбнулось мне.
Потом она отвернулась и посмотрела куда-то в сторону. Я тоже посмотрел туда.
А когда она снова повернулась ко мне, я понял, что передо мной опять императрица Алутэ Сяочжи. Я спросил:
– Вы не откроете чемодан, чтобы посмотреть?
– Зачем? Я верю тебе. – Ничего больше не сказав, она повернулась и вышла из парка. Ее фигура растворилась в ночной тьме. Может быть, она наконец ушла из моей жизни?
Однако в воздухе остался неповторимый аромат Сянсян.
Положив руку на сердце, я убедился, что теперь оно билось абсолютно ровно. И прежнего ужаса в нем не было. Я посмотрел на Пушкина: поэт размышлял. Подумав с минуту, я вышел из парка, но пошел не домой, а начал бесцельно бродить по шанхайским улицам.
Не знаю, долго ли я ходил. Наконец я увидел на востоке на фоне темно-синего неба светлую полоску. Ускорив шаг, я пошел туда – к солнцу. Когда я вышел на набережную, на востоке уже вовсю бушевала заря, темно-синее ночное небо постепенно светлело, яркое утреннее зарево стремительно поднималось над рекой Хуанпу. Эта странная ночь все-таки закончилась. Небо быстро голубело, множество белых чаек прилетело из устья Янцзы на Хуанпу, громадный теплоход, разрезая речную гладь, спешил покинуть эти воды и уйти в океан. На востоке среди частокола небоскребов появился красноватый солнечный диск, а на другой стороне небосклона продолжала свое дежурство луна.
Громко пробили часы на башне морской таможни. Их отдаленный бой еще долго звенел в моих ушах.
Я люблю этот город.
ПЕРВОЕ МАРТА
Я жив.
Весь день я скитался по Сети. «Блуждающих душ древних могил» больше нет. Сайт исчез. Вирус, поразивший все порталы, самоликвидировался, все ссылки восстановились в своем прежнем виде.
В дверь позвонили. На пороге стоял посыльный. Он вручил мне картонную коробку и привычно затараторил:
– Здравствуйте! Экспресс-почта. Вам посылка, прошу расписаться.
– Мне? – Я удивленно осмотрел коробку – упакована надежно, большая, тяжелая.
– Позвольте узнать, а кто отправитель? – осведомился я у посыльного.
– Извините, не знаю. – Он пожал плечами и улыбнулся.
Я расписался на бланке, и посыльный ушел.
Я закрыл за ним дверь, взгромоздил коробку на стол и долго смотрел на нее. Наконец решился и вскрыл упаковку.
В коробке лежала человеческая голова.