Вирус
Шрифт:
Какое-то время он стоит, слегка покачиваясь над своей жертвой. И вдруг его рот открывается, и из него потоком льется кровь. Она забрызгивает стены и пол, но большая часть кровавого ливня оказывается на лице и теле лежащего на полу парня, который явно в шоке и не соображает, что происходит. Издав долгий мучительный стон, мужчина валится на него сверху и, дернувшись, замирает. Парень пытается высвободиться, но он больше похож на вытащенную из воды рыбу, которая бьется в последних предсмертных судорогах. На несколько секунд воцаряется тишина. И затем в приемном отделении разгорается массовая драка.
Дано сидит на скамейке крохотной пригородной
На самом деле Дано не знает, действительно ли у Билала болит живот. Это только его догадка. Но что еще это может быть, если его брат колотит своими маленькими кулачками по нижней части живота – все, что он может сделать, чтобы прогнать боль. Дано наблюдает за судорожными движениями малыша и пытается поймать его взгляд. Словно этим можно его отвлечь, заставить перестать стучать по напряженному животу…
Нет. Ничего не получается. Дано хочет спустить Билала вниз, на бетонное покрытие платформы. Закрыть глаза и зажать руками уши, чтобы ничего не видеть и не слышать. Вместо этого он прижимает Билала к своей груди, пытаясь разделить с ним его боль.
Мать лежит рядом на земле. Она хрипло, прерывисто дышит, ее лицо осунулось и утратило все краски. Мамина голова покоится на маленьком рюкзачке отца Дано, том самом, который он обычно носил на своем животе. Мужчина оставил его здесь, а сам ушел с Лине на руках за помощью, которую им не смогли оказать люди на другом конце телефонного провода. Они набирали 112, номер экстренной помощи, но им никто не ответил. Никто не сказал им «Здравствуйте, слушаю» ни на шведском, ни на английском, ни на арабском языке.
– Оставайся здесь, – сказал ему отец. – Приглядывай за матерью и братом. Мы скоро вернемся с подмогой.
Дано понятия не имеет, сколько с тех пор прошло времени. Кажется, что много, очень много.
– Мама? – окликает он мать. – Эми, ты слышишь меня?
Мама отвечает не сразу, но он видит, что она слышит его. Ее лицо сводит судорогой, она тяжело, с трудом поворачивается к нему, пытается открыть глаза, но после нескольких бесплодных попыток остается лежать с закрытыми.
– Да… Дан… – едва слышно произносит она.
Дано разбирает только это. Крик Билала заглушает все остальные звуки. Дано соскальзывает со скамейки, по-прежнему прижимая к себе вопящего брата, и становится рядом с мамой на колени. У него по щекам текут слезы, но мама их не замечает: она слишком измучена.
Но внезапно, когда он протягивает руку, чтобы погладить ее по щеке, она судорожно вздрагивает и рывком перекатывается на бок. Ее рвет, еще и еще. Вся платформа забрызгана зловонной желчью, но Дано кажется, что он видит в рвоте следы крови, и его захлестывает паника.
– Мама! – в страхе кричит он. – Мама, перестань, пожалуйста!
В паре метров от них на скамейке лежит молодой человек лет двадцати. На нем черные джинсы и выцветшая голубая футболка. Вылитый немец. В Германии Дано видел много похожих парней с такими же белыми, словно выгоревшими на солнце, волосами. Он начал кричать еще раньше Дано, завывая и ругаясь на языке, не похожем на обычный немецкий. Значит, вот какой он, этот шведский… Парень порывался было кинуться на них, но тут же остановился. На лбу его выступила испарина. Скорчившись, он начал хвататься за живот, точь-в-точь как это только что делала мама Дано. На секунду Дано заметил промелькнувшую в глазах парня ненависть, но тот был слишком
Дано кажется, что с тех пор прошли часы.
Билал по-прежнему кричит у него на руках, по-прежнему барабанит по своему животику, тук-тук-тук, решив во что бы то ни стало изгнать из него эту боль.
– Билал, пожалуйста, остановись, – тихо просит Дано сквозь стиснутые зубы. Он еще сильнее прижимает к себе братишку. – Пожалуйста, не надо, это не поможет. Оставь свой животик в покое. Перестань, перестань, перестань…
Но малыш не перестает, его маленькие ручки дрожат от изнеможения, но он продолжает стучать.
Перед ними на путях стоит поезд. Голубой поезд с куда меньшим количеством выгонов, чем у того, серебристого, который привез их сюда из Мальмё. Все сиденья в нем разные, и Дано догадывается, что, должно быть, это и есть тот самый пригородный поезд, о котором ему говорил мужчина, сидевший по другую сторону от прохода. Двери электрички открыты, и на первый взгляд она кажется покинутой, но изнутри доносятся стоны, больше похожие на жалобы. Должно быть, там, внутри, тоже лежат люди.
Тот мужчина в желтом жилете в конце концов открыл двери их поезда. После чего сел рядом с вагоном, и, пока пассажиры выходили, Дано видел, как он сидел, прижав одну руку к груди, а в другой сжимая ключ странной формы. Он дышал так же неглубоко и часто, как дышит сейчас мать Дано.
Это он заразил ее, думает Дано. Толстяк в желтом жилете заразил его маму и Билала. Кто знает, возможно, его отец тоже болен. Разве он не кашлял так же страшно и жутко, как и остальные, когда отправлялся с Лине за помощью?
Все же странно, ведь Дано стоял совсем близко от ремонтника и, по идее, сейчас тоже должен был валяться на бетоне, захлебываясь рвотой. Однако он совершенно здоров.
Только очень измучен и едва держится на ногах от усталости и голода.
Мама начала жаловаться на жару почти сразу же, как они покинули поезд. Вскоре после этого у нее начался кашель, она стала потеть, ее зазнобило, начались судороги. Всю дорогу Дано нес Билала на себе, а когда они наконец добрались до станции, отцу пришлось помочь матери взобраться на платформу, потому что сама она была уже не в силах этого сделать. Остальные пассажиры выглядели тоже неважно. Люди то и дело останавливались, садились на рельсы, хватались за лоб и, кое-как поднявшись, шли снова, еле волоча ноги. Многих начинало рвать, и они стояли, скорчившись и держась за забор, чтобы не упасть. Те, у кого еще оставались какие-то силы, разбрелись в поисках тенечка; остальные же, страшно измученные, лежали где придется, надеясь, что кто-нибудь отправится за помощью. Кое-кто падал на рельсы и даже друг на друга, словно грязь, пыль и тела незнакомых людей перестали быть чем-то материальным.
Неподалеку от того места, где они находились, над железнодорожными путями нависал мост. Непривычно громко и часто сигналили на нем автомобили. Промчалась машина скорой помощи с сиреной, следом – пара полицейских автомобилей с голубыми мигалками.
Что-то теплое и липкое стекает по руке Дано, и, глянув вниз, он обнаруживает, что у Билала тоже началась рвота. Горячая желто-белая клейкая субстанция – грудное молоко, смешанное с чем-то более густым, – медленно течет по рукам Дано. Страх сдавливает ему горло, он хочет закричать, чтобы освободиться от него, но вместо этого наклоняет Билала вперед, чтобы тот не захлебнулся рвотой. Содержимое желудка Билала покидает своего хозяина куда медленнее по сравнению с жестокими приступами рвоты его матери, словно в маленьком тельце уже не осталось сил.