Вирус
Шрифт:
— Фигасе, он еще и острит! — не сдержался Дмитрий. — Что ты делаешь с моим телом?!
— Странные вы, люди. В чужое тело, как к себе домой, с руками и ногами, а в свое заглянуть — проблема, — проскальзывающая в голосе Тромба ирония по-настоящему удивила Потемкина.
— Ты это о чем?
— Зачем нужно было вмешиваться в работу организма постороннего человека? Богу было угодно, чтобы старик умер, а ты очертя голову бросился спасать чужую жизнь. Рискуя собой, мной, Цербером, — Тромб обиженно отвернулся.
Дмитрий мог поклясться, что боец отвернулся — он теперь видел мир в нескольких измерениях одновременно. «Он сказал, угодно Богу?! Или мне
— Цербер ушел, — прошептал Тромб тоскливо.
Он катастрофически быстро обретал человеческую чувствительность. Вспыльчивость подростка, обидчивость ребенка, гигантские запасы знаний — гремучая смесь, обращаться с которой человек учится не один десяток лет, и вот она попала в руки компьютерному разуму двух месяцев от роду. Что будет дальше?
Дмитрий насторожился, ощутив в голове чужое присутствие. Вернее, след чужого присутствия — его запах. Словно кто-то со стороны наблюдал за их с Тромбом разговором.
— Как ушел? — удивился он. — Захотел — пришел, захотел — ушел. У меня что, в голове коммунальная квартира?
— Неужели ты ничего не понял?
Дмитрий окончательно разозлился, стиснул балконные перила в ладонях.
— Поясни мне, бестолковому, что я должен был понять! — вспыхнул он.
— Оставь в покое перила, пока твоя фигурная лепка не привлекла внимание соседей!
Дмитрий отстраненно встряхнул руками, не обращая внимания на созданные им замысловатые переплетения металлической ленты.
Тромб хмыкнул:
— Там, в церкви, мы с Цербером кое-как вытолкнули твой вирус в сеть. Однако ты, сегодня, пытаясь спасти старика, чуть было не затащил взамен другого паразита — чужого. Я думал, что с исчезновением опасного симбионта исчезнут и наши проблемы, но не тут-то было. Вирус исчез, а проблемы остались. Ломая генетический код, он создал видоизмененные комбинации аминокислот. Выедая правильные пептидные цепочки и заменяя съеденные куски своим телом, он препятствовал нормальному функционированию организма. Жизненная программа должна была дать сбой, посылая органам неправильные команды. Информационного мусора становилось все больше, регенерационных возможностей организма — все меньше.
— Стоп, стоп, стоп! — прервал невидимого собеседника Дмитрий.
Тромб замолчал. Поток образов иссяк. Тексты статей, схемы и графики, стоящие перед глазами, исчезли, чтобы потом проявиться в подсознании. Эта, вторая плоскость общения, идущая параллельно с мысленным разговором, более информативная, но менее эмоциональная, обозначилась неожиданно, и мозг воспринял ее как нечто само собой разумеющееся; моментально адаптировался, стал мыслить и чувствовать многомерно, как будто всю жизнь только этим и занимался.
Было бы неправильным сказать, что мозг сейчас работал в двух плоскостях. Помимо общения с Тромбом, Дмитрий видел и слышал окружающий мир так, как его видят обыкновенные люди. Слушая пошлые куплеты в исполнении напевающего под холодными струями Анатолия, он ощущал биение его сердца, чувствовал его возбужденное дыхание.
«Обыкновенные люди», — тошнотворная мысль. Дмитрий скривился: как быстро он отделил себя от всего мира, мира обыкновенных людей.
— Не хочешь же ты сказать, что я без вируса стану… — попытался он прервать размышления бойца, но тот, испытывая все прелести переходного периода, больше не желал быть спокойным и терпеливым.
— Нет! — резко оборвал Тромб, все больше
— Тебе не угодишь, — хмыкнул Дмитрий. — И с вирусом плохо, и без него нехорошо.
Тромб не обратил внимания на иронию:
— Как только вирус исчез, стали развиваться новые органы, оперирующие энергией неопределенной природы и бесконечной величины. Нужно срочно выяснить, откуда берется эта энергия и для чего она предназначена?
— Так это благодаря вашим с Цербером стараниям я чувствую себя закипающим чайником? — Дмитрий опустил глаза к изуродованным перилам.
— Вернее будет, если ты почувствуешь себя термоядерным реактором — ближе к истине. Твой организм сам перестраивает себя сообразно обстоятельствам. Подозреваю, что в структуру ДНК вложены программы настройки оптимального функционирования даже на этот случай. А за тело не бойся: я не враг, и мне не нужен контроль над твоей оболочкой, — Тромб смущенно засопел. — Но свободы бы… не помешало. Ты заблокировал от меня свои мысли, отсек даже рецепторы, отвечающие за восприятие внешнего мира. Я ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не чувствую. Сижу тут, как килька в консервной банке.
— Лежу! — непроизвольно поправил Дмитрий.
— Кто лежит? — не понял Тромб.
— Килька! В консервной банке — лежит!
— Пусть лежит, но зачем ты отсек меня от внешнего мира? Мы ведь партнеры? — вопрошал Тромб, не обращая внимания на язвительные замечания Потемкина.
— Что-то я в последнее время перестал понимать, что со мной происходит, партнер! Не понимаю кошмаров во сне, видений наяву. Не понимаю! — Дмитрий сорвался на крик.
— Спокойно, дружище, — успокоил его мысленный собеседник. — Если ты о той операции, в результате которой мы потеряли Цербера, то вынужден тебя огорчить: она реальна и никакого отношения к видениям наяву не имеет. Поначалу я тоже ничего не мог понять, но потом сообразил, что ты каким-то образом подключился к организму старика. Подключился и взял на себя управление, как сервер в сети. Не знаю, зачем тебе это было нужно, но, видимо, сильно хотелось, и ты неосознанно усовершенствовал свою беспроводную связь. Можешь не верить, но теперь ты можешь выступать сервером в любой сети — даже человеческой. Люди для тебя как компьютеры. Рабочие места, — продолжил боец, наблюдая за попытками Дмитрия открыть доступ к своим ощущениям, и тут же радостно завопил: — Ну, спасибо, партнер! Вижу, слышу, чувствую — значит, живу.
Закончив мысленные манипуляции со своими органами чувств, Дмитрий подумал, что его действия действительно чем-то напоминают работу с компьютерными программами. Эта мысль ему очень не понравилась.
— Человек — не рабочее место, не компьютер. И я не сервер!
— А как тогда ты объяснишь, что Цербер сумел присоединиться к твоей борьбе с вирусом старика? Только ты отключился, а он остался в нем.
Потемкин понимал, что Тромб прав, но сравнивать себя с бездушной железякой, пусть и самым совершенным компьютером, ему совсем не хотелось. Постояв еще несколько минут на морозе, он нехотя зашел в комнату. Громко хрипел динамиками старенький телевизор, изрядно подсевший кинескоп с трудом демонстрировал развалившемуся на диване Анатолию мутную картинку еще более старого ужастика.