Вирусный террор
Шрифт:
– «Пряников» тоже изгоняют? (разведчики под видом торгпредств).
– Их тоже. В этих странах и в соседних тоже. Списки исчерпывающие. И точно в цель. И еще… Нелегалов и агентуру арестовывают или «чистят». Провал за провалом. Громадные потери.
– Под ноль?
– Наголо.
Это надо переварить. Я плеснул себе в стакан ром. Глоток в полстакана, сигарету в зубы, затяжка в полсигареты.
– Ты пьешь и куришь как русский.
– Это точно – хмыкнул я. – И что с «кондукторами»?
– Наши дела были изъяты и готовились под сокращение.
– С каждой секундой все веселее и веселее, – я сунул сигарету в рот.
– Интересен способ доставки информации адресату. Необычный.
– Ну-ка, ну-ка.
– Мальчишка двадцати лет, больной паранойей, угоняет у отца машину. С соблюдением всех правил доезжает летом до Украины. Там идет в посольство США и передает им большую флэшку.
– Да ну!
– Вот тебе и «ну»! Да!
– Слишком много риска.
– Но необычно.
– Очень необычно.
– И что с больным? – спросил я.
– Машина сбила в Киеве. Наглухо. Запаковали в цинк и родителям в Россию.
– Эксгумировали?
– Спрашиваешь. Всех экспертов на уши поставили. Наезд. Потом контрольный в голову. Дважды.
– Пули?
– 9 мм. Может, и ПМ. Пули на вылет. Не идентифицировать. То, что у покойного нет затылка, украинские патологоанатомы не заметили, тоже подозрительно. Родителям не хотели отдавать тело, предлагали похоронить или кремировать.
– Два раза для «контроля» что-то многовато.
– Согласен. Нечто вроде постскриптума.
– Пули кучно легли? Может, кто-то психовал. Вот и палил направо и налево? Хватило бы ДТП.
– Сам много не знаю. Вчера только ознакомился с бумагами. Никто глубоко и не копал. Пока еще. Нет сил, средств. Все боятся пошевелиться. В Офисе, как пошли провалы, сидят как мыши. Тихо. Лишь бы его не тронули. Поэтому излагаю только факты.
– Что известно про сотрудников, которые предположительно перебежчики?
– Вообще ничего. Пропали на следующий день после того как пацан вошел в посольство США в Киеве и вышел из него. Ушли на службу – и с концами. Семьи ничего не знают.
– И никто не знает, кто из них предатель?
– Абсолютно.
– Сговор исключен?
– Четверо? Не знаю. Вряд ли. Все в Центре на ушах. Погоны летят как осенью листья.
– А толку-то? Кто перебежчик, неизвестно. Нанесенный ущерб, исходя из доступа к информации, неизвестен.
– Урон максимальный. Задействовали законсервированную агентуру.
– «Консервы» в ход пошли?
– Еще как! Как авангард.
– Труба дело. Они же все завалят. Все и всех.
– А что делать?
– Ничего. Лучше никак, чем вот так. Сколько из них рабочих? Сколько не двойных агентов? Что они еще могут?
– Кто-то хорошо работает. Кто-то плохо. Но денег надо для них!!!
– Правильно. Они были законсервированы еще в годы социализма.
– Правильно. А контролеров осталось мало. Работы много.
– И уровень «засветки» возрастает. И возможность поимки тоже стократно увеличивается. Вероятность ликвидации тоже?
– Увеличивается! – командир с радостным видом хлопнул меня по плечу, как старый друг, вспомнивший забавную историю из прошлого.
– Я понимаю, что мы встретились не для того, чтобы ты мне рассказал, как провалы идут один за другим.
– Какой ты догадливый!
– И?
– Давным-давно, на закате советской власти, в Ленинграде, в Академии связи, обучался офицер из ГДР. Гауптман Ланге. Рихард Ланге, – проговорил шеф.
– Lange в переводе длинно. Предки, значит, у него знатные были. Большие. Длинные. Высокие.
– У этого Рихарда родословная, что у собаки с выставки. Мы с тобой в сравнении с ним – дворняги безродные. И сердце у него большое. Как фамилия. Любил он русскую девушку.
– Понятно. «Медовая ловушка»?
– Если бы, – усмехнулся Потапыч. – Девчонка была студенткой. Подрабатывала официанткой в пивнушке, что рядом с Академией.
– Так вроде холостых офицеров не направляли учиться?
– Этот – исключение. Семи пядей во лбу.
– Отличник боевой и политической подготовки?
– Что-то вроде того. Полиглот. Плюс прекрасно разбирался в связи, технике.
– Многостаночник, – похвалил я.
– Угу. Стахановец. И вот русская красавица разбила ему сердце. Вдребезги. Или он ей. Неизвестно. История, покрытая тьмой веков. Особист прознал про эти шашни. Грех не воспользоваться. Тем паче, что отчитаться надо по вербовкам иностранцев. Деваха напрочь отказалась от сотрудничества. Опер не нашел ничего лучше, как стукануть в комитет комсомола вуза. Девушку выгнали. Она уехала в свой родной город, черт знает куда. Ланге доучился. Потом уехал в свою Германию. Затем случилась перестройка, и сам помнишь финал. Ланге приезжал в 1992 году в Санкт-Петербург, пытался наладить какой-то бизнес – не получилось. Вернулся домой. Особо тогда и не отслеживали – ни сил, ни средств не было, и все думали, как выжить.
– Искал девушку?
– Неизвестно.
– Судьба этой провинциалки?
– Сумели лишь установить, что особисты направили по адресу ее проживания бумагу. Что, мол, подстилка иностранная. Ни работы, ничего. Как раз перестройка. Еда по талонам. Девушка вскорости умерла, то ли от болезни, то ли еще отчего.
– Померла, значит, паночка.
– Померла. Померла.
– Как звали покойную?
– Татьяной.
– Ох уж мне эти провинциальные барышни! Все о любви мечтают. И огни большого города манят как мотыльков огонек свечи. Да и замуж за иностранца невтерпеж, да, еще за офицера! Жаль девочку.