Виселица на песке
Шрифт:
– Не сомневайся.
– Ты ему очень не понравился, командир.
– Взаимно.
Она выпустила мне в лицо дым и лаконично закончила:
– Итак, нас трое.
– Что ты имеешь в виду?
– Он тоже мне не нравится.
– Я думал он с тобой.
– Нет. У него другие интересы: на этот раз брюнетка. Выразив свои соболезнования, уже хотел сказать, что того, кто обращается подобным образом с женщинами вряд ли можно назвать мужчиной, как она обрезала мою обличительную речь неприличным жестом.
– Хватит,
Она вытянула руку, монета вызывающе звякнула у меня под носом.
– Да. Он говорил, что отдаст ее тебе.
Впервые за все время она улыбнулась, облизала губы маленьким острым язычком. Ее глаза зажглись злобным удивлением.
– Хочешь ее вернуть?
– Да.
– Сколько дашь?
– Тридцать фунтов. Столько мне заплатил Мэнни.
– Добавь двадцатку, командир, и можешь забирать ее со всем остальным дерьмом.
Я достал бумажник отсчитал десять пятифунтовых банкнот, молча положил на стол. Щелкнув замком, она сняла браслет и бросила его мне, взяла деньга и запихнула в сумочку.
– Спасибо, – сказала она бесцветным голосом. – А то у меня осталась всего пятерка. Теперь можешь поставить выпивку.
Вынув бумажку в десять шиллингов и аккуратно положив ее под пепельницу, я встал:
– Извини, я уезжаю. Тебе лучше заняться туристами. Они отдыхают, а я работаю.
Это прозвучало очень дешево. Да, так оно и было. Сам Мэнни Маникс вряд ли мог придумать что-нибудь более оскорбительное. Надо было извиниться за бестактность.
– Прости, мне не нужно было этого говорить.
Она пожала плечами, достала пудру.
– Я привыкла. Минутку, командир...
– Да?
– Ты переплатил за браслет. Хочу сказать тебе одну вещь, чтобы быть квитой.
– Слушаю...
– Мэнни говорил, что у тебя есть что-то, что ему очень нужно.
– Вот так он и живет – в желании захапать чужое добро.
– На этот раз он поклялся, что оно будет его.
– Сначала пусть найдет меня, а это займет очень много времени. А когда найдет... – Я повернулся, чтобы уйти, но она заставила меня окаменеть.
– Когда это случится, командир, он убьет тебя.
Глава 5
На высоте трехсот метров самолет выровнялся. Справа, через иллюминатор, я увидел его тень на зеленом ковре сельских полей, похожую на большую птицу.
На востоке было море, рифы и острова цвета нефрита. На западе далеко за горизонт уходили коричневые, будто поджаренные пастбища. Под нами – прибрежная полоса с буйной растительностью, болота, где собирались ибисы и устраивали удивительные птичьи танцы на грязном низком берегу.
Здесь находились поля с сахарным тростником, ананасовые плантации, рощи папайи и манговых деревьев,
Здесь дома на сваях. После жаркого душного дня их охлаждает ветерок. Пышные цветы обвивают столбы веранд и оцинкованные крыши.
Я, Ренн Ландигэн, летящий между голубым раем и зеленой землей, испытываю странное спокойствие, как будто у меня обрезали пуповину и я появился на свет в новом, свободном мире. Здесь нет опасности, боли утрат, желаний и не обременяют воспоминания.
Бауэн – маленький прибрежный городок, где неистовая растительность быстро излечивает шрамы циклонов и неожиданных штормов. От Бауэна я должен был повернуть назад, на юг, и проехать восемьдесят километров. С первого взгляда это казалось настоящей глупостью. Можно было прилететь прямо на место, а не трястись утомительные три часа по старой железной дороге. Но это меня абсолютно не устраивало.
Мой городок был меньше Бауэна, и любой незнакомец с самолета – турист или бизнесмен становились предметом вежливого, но живого интереса. Каждый шаг такого человека обсуждался мужской половиной в баре, а женской перед витриной магазина.
Если вы сошли с поезда пыльный, помятый и раздраженный, вас примут таким, каким вы хотите казаться – инспектором, комиссионером, рыбаком или клерком с сахарного завода. Если к тому же вы мало говорите, не швыряетесь деньгами и немного разбираетесь в местных условиях, они оставят вас в покое, потому что жара не располагает к долгой памяти.
К сожалению, мое знание местного колорита оставляло желать лучшего, но я надеялся, что все пробелы восполнит Джони.
Джони Акимото был сыном японского ныряльщика и женщины с островов Гильберта. Кровь матери оказалась сильнее, если бы не смуглый цвет лица, чуть выпирающие скулы и слегка раскосые глаза, он бы сошел за чистокровного островитянина. С тех пор как стали спаивать местных жителей, чтобы, обманным путем заставить их работать на уборке сахарного тростника, такое смешение рас можно обнаружить по всему побережью Квинсленда.
Джони был ныряльщиком, плавал с искателями жемчуга, доставая раковины. Наступила война, пропала работа, Джони подрабатывал где мог. Он был экономом у американца, официантом в туристическом кемпинге, помощником механика на траулере, водителем грузовика у местного подрядчика. Его знала и любила вся округа.
Когда во время циклона нашу лодку выбросило на берег, Джони заштопал паруса, починил обшивку, покрасил корпус и прочитал нам с Джанет несколько умных лекций о погоде на море в сезон дождей.