Вишенки в огне
Шрифт:
Построив подчинённых у штабного шалаша, командир отделения полицаев направился на доклад к начальству.
– Разрешите? – полицай застыл на входе, пытаясь в полумраке разглядеть господина бургомистра. Ему только что на улице сказали, что пан Щур здесь, в штабном шалаше. – Мне бы господина бургомистра, пана Щура Кондрата Петровича.
– Чего тебе? – навстречу ему вышел откуда-то из угла заспанный пожилой полицай. Трудно было узнать в этом небритом, осунувшемся человеке в измятой, грязной одежде некогда волевого и властного бургомистра районной управы господина Щура.
– Ты кто? – мужчина приоткрыл полог плащ-палатки, что заменяла дверь, пытаясь при свете дня узнать, лучше разглядеть гостя.
– Так что, господин бургомистр, прибыли в ваше
– Постой-постой, – разом отстранился от Бокача бургомистр. – Постой-постой, вас же всех вроде как партизаны ещё в сорок первом расстреляли в Вишенках? Семь человек во главе с Ласым. Слух шёл. А ты живой?!
– Всё так, Кондрат Петрович, всё так, как вы и говорите, – молодой полицай разом изменился в лице, опустил голову, заговорил со скорбью в голосе. – Папку, всех, кто не смог убежать, расстреляли. Мы с дядей Гришей Долговым, помните такого? – племянником Ласого, убежали, смогли вырваться из плена. Вот оно как, – шмыгнул носом Вася.
– Ну и? – взяв за рукав, Щур подвёл гостя к столу, усадил на самодельную скамейку. – Дальше-то что?
– Так мы с Долговым ушли берегом Деснянки, пробрались до санатория «Зори Полесья», там и прослужили до прошлой недели в хозяйственной части. В санатории сейчас лётчики лечатся, восстанавливают здоровье. Вот мы и при них… Как обслуга – принеси-подай.
– Есть такое дело, – вроде, как верил словам гостя бургомистр, вставил и своё слово.
– А на прошлой неделе в санатории вдруг объявился господин комендант Вернер Карл Каспарович. Увидел нас, и вот, мы… я… уже здесь, у вас. А там так хорошо было…
– Я думаю, чего б это было там плохо? Хорошо, конечно хорошо. Это тебе не по лесу за партизанами гоняться… А Долгов где? Гришка где? – вспомнил бургомистр бывшего подчинённого. – Он-то где? Почему не заходит?
– Так… это… Кондрат Петрович, – засмущался Бокач. – И говорить-то неудобно.
– Говори, говори, чего уж…
– Захворал перед отправкой Гриша. Лёг в лазарет.
– Вот же пройдоха! – то ли укорил, то ли восхитился Щур. – Это на него похоже. Ещё в тот раз, когда в Вишенки вас направляли, он всё юлил, откупится пробовал, дальше райцентра служить не хотелось.
– Так что, Кондрат Петрович, – доверительно зашептал Вася, – он доктору господину Лямке перстенёк сунул. Вот. Я знаю. Гриша и мне советовал так сделать, чтобы остаться в санатории.
– А ты что?
– Не было золотишка. Что имел, в карты проиграл ему же, Долгову. Вот как. Потому и здесь, – с сожалением закончил Бокач.
– Просил в долг, с отдачей… Не дал, не поверил. Говорит, мол, жизнь полицая теперь и гроша ломаного не стоит, а я, мол, прошу у него перстенёк золотой. Жадный, зажилил.
– Ну – ну, ладно. На него это похоже. Пошли, прикажу поместить пополнение. Завтра с утра посмотрим вас в деле. Поступите в роту Белова. Помнишь такого?
– Как же, помню. Строгий дяденька.
– А то! С вами только так и надо.
Уходили перед рассветом. Мелкий, нудный дождь, что зарядил со средины ночи, ещё не прекратился, обложил лес, моросил и моросил. Связанного, с кляпом во рту, бургомистра перекинули как куль через спину лошади, приторочили к седлу, чтобы не упал, не свалился. Лошадь заранее, ещё с вечера увел с коновязи Вася Кольцов, привязал к дереву в Сёмкиным логу, что в полутора километрах от немецкого лагеря в сторону Вишенок, сам же и дежурил при коне. Ждал своих.
Часового у шалаша, где ночевал бургомистр районной управы господин Щур Кондрат Петрович, убрал сам командир взвода разведки Володя Кольцов. Страховал его Василий Бокач. Сонного начальника связали, заткнули портянкой рот, на собственных спинах по очереди разведчики доставили в Сёмкин лог. Несколько раз пытались заставить Щура идти самому, но не тут-то было: обделался, наложил в штаны и ни при каких обстоятельствах не стоял на ногах, падал всякий
В тот день, когда вывозили раненого отца Петра и тело Агаши из Слободы, рыбак Мишка Янков как раз и поведал, что немцы на наружной стороне блокадного кольца устроили перевалочную базу для снабжения своих войск, участвующих в блокаде партизан. База эта организована на месте бывшего партизанского лагеря, который оборудовали сами же народные мстители вначале войны.
Продовольствие и боеприпасы фрицы загружают на лошадей в Борках, и уже оттуда через пристань доставляют караваном на перевалочную базу в лесу. Охраняют, сопровождают караван, как правило, два-три немца и отделение румын. Итого – девять-десять человек. А какие из румын солдаты, партизаны уже знали. Несколько раз народные мстители устраивали засады против врага, старясь, чтобы на них вышли румыны. При первых же выстрелах доблестные союзники старались отступить, спрятаться. Только благодаря тому, что за спиной у них всегда находились немцы, «мамалыжники» были вынуждены принимать бой. Как тут не воспользоваться такой возможностью? Грех!
Надоумил переодеться в полицаев Васька Бокач. Одежду и немецкие винтовки раздобыли без труда, сам Вася неплохо изъяснялся на немецком языке. Вот и возглавил «отделение полицаев».
Зная нравы «мамалыжников», решили пожертвовать для этой цели полтора литра самогонки. И не прогадали. Сами-то партизаны старались не пить: так, только пригубляли для вида. Впрочем, румыны особо и не настаивали, не заставляли. Зато всё сложилось очень даже неплохо, хорошо сложилось. Буквально на спинах румын и вошли в лагерь. Появление группы новых полицаев вместе с караваном не вызвало никакого подозрения.
Правда, ещё вчера некоторые из разведчиков предлагали отбить караван, перебить охрану, доставить оружие и продовольствие партизанам. Мол, это важнее, нужнее в данный момент.
– Караван этот не последний, – рассудил командир взвода разведки Володя Кольцов. – А вот такой возможности попасть в лагерь к немцам, пленить самого бургомистра районной управы – бабка надвое гадала. Риск, конечно, огромный, но дело того стоит.
Прав оказался командир. Получилось в лучшем виде. Правда, товарищ Лосев приказывал в таких случаях доставлять предателей и изменников в партизанский отряд. А уж там, в штабе, сообща примут решение – как, кого и где судить. Подготовят людей, место и так далее. Оформят документально. Война-то всё равно когда-то закончится, а творить беззаконие, самосуды вроде как и не с руки. Спросит потом советская власть за всё. Но сегодняшний случай не вписывается в эти рамки. Тащить этого борова в партизанский отряд – себе дороже. Значит, надо принимать решение самостоятельно. Можно было просто прикончить там же, в шалаше на нарах, где он спал. Тогда бы не выполнили требования командира партизанского отряда. Вот и решили устроить суд там же, в Вишенках. Благо, в этой деревне Щур не был посторонним человеком, успел не только наследить, но и нагадить от души. Когда-то организовывал колхозы, занимался раскулачиванием. А когда жители Пустошки взбунтовались, их поддержали вишенские, этот прохиндей куда-то исчез, испугался народного гнева и сбежал. И до самой войны о нём не было ни слуху, ни духу. Потом уже объявился вместе с немцами. И опять в роли начальника, на этот раз бургомистром районной управы. Видно, мечтой жизни для него было кресло начальника. И не важно, какому богу молиться, кому служить. Важно, что он начальник. Ну что ж… За что боролся… А с начальства чаще всего и спрашивают-то по счетам.