Вишня и никотин
Шрифт:
Да, я впервые увидела в нем того, кто нуждается в поддержке, нуждается в помощи со стороны другого.
– Нам всем, - Зои сжимает губы, дав понять, что я должна остаться. И это меня удивило. Расстроило, ведь по большей части говорить будут они. Так обычно происходит. Есть я рядом или нет, в разговоре особого участия не принимаю.
Дилан стучит пальцем по поверхности стола. Сестра выпрямляется, откашлявшись:
– Я много думала сегодня.
– Да ну, - ядовито тянет Дилан, облизывая языком нижнюю губу. Щурится,
– У нашей семьи сейчас и так не лучшие времена, а мы своими разборками делаем только хуже, - кусает яркие губы.
– И я думаю, будет правильно, если ты съедешь.
Я поднимаю голову, убеждаясь в том, что девушка говорит о Дилане. Парень сильнее прищурился, бросив смешок:
– За всех решаешь?
– Так будет лучше, - её голос дрогнул, а глаза заблестели.
Ей трудно говорить это?
Съедет? Дилан?
Я хотела оставаться нейтральной, но… Если он уедет, то кто будет выгонять друзей Зои? У кого я буду прятаться от них? Не думала, что скажу такое, но, кто тогда защитит меня?
Только сейчас вспоминаю, что до сих пор держу запястье парня. Моргаю, опуская глаза, чтобы не показывать своего смятения.
– К тому же, - Зои начинает нервничать, ведь Дилан молчит, продолжая смотреть на неё.
– Ты и сам понимаешь, что не можешь оставаться здесь.
Парень дернул руку, грубо избавившись от моей хватки. Я уже могу слышать его бешеное сердцебиение.
Поднимаю голову, взглянув на сестру.
О чем она?
Девушка пытается держаться:
– Ты можешь причинить нам вред, Дилан. В последнее время ты совершенно не контролируешь себя и свою агрессию!
– последние слова она чуть ли не прокричала, ведь парень поднялся, стискивая зубы. Девушка вскочила со стула, обходя стол, чтобы быть дальше от него:
– Я не чувствую себя в безопасности, когда ты рядом, Дилан! Ты… Ты ведь болен, но даже не пьешь эти гребаные лекарства!
Я осторожно отодвигаю стул. Огонек беспокойства и тревоги мелькнул в моих глазах, когда Дилан грубо скинул со стола её кружку. Она со звоном разбивается. Мои ноги прикованы к полу. Мне не шевельнуться, а вот Зои нервно передвигается, подходя ко мне. Она берет меня за локоть, и я чувствую её страх перед ним.
Чувствую и не понимаю.
– Видишь? Ты агрессивен, Дилан!
– Кричит. Дура, ты просто провоцируешь его, черт возьми! Если он и болен, то это ты. Ты, мать твою, заставляешь его злиться.
– А вдруг ты причинишь вред Чарли?
– Зои пытается потащить меня за собой, но хмуро стою на месте, смотря на неё. Что за концерт, Зои? Забота? Беспокойство? Нет. Я не верю тебе.
Дилан ухмыляется, медленно обходя стол. Угрожающе, словно крадется, чтобы в следующую секунду напасть на жертву. Но его усмешка иная. Какая-то обиженная, разочарованная. И этого я не понимаю.
– Уходи, Дилан, - приказывает Зои.
– Ты опасен.
***
Кажется,
Он терпел, держался, но Зои права.
Агрессия, злость, разрушение.
Одним ударом переворачивает стол, отчего вся посуда падает на пол, разбиваясь. Чарли дергается, сжимая веки, но Зои тянет её за собой, к стене, когда Дилан обходит стол, направляясь к ним. Он зол, чертовски.
Но буря эмоций вызвана не тем, что Зои просит его уйти.
Она, черт возьми, говорила о его агрессии при Чарли. При той, которая и без того боится, ощущает страх по отношению к Дилану. При девушке, которая не должна была знать это.
Начиная с шести лет, после первых признаков психологического заболевания, даже собственная мать избегала тесного контакта с ним, держалась на расстоянии, пыталась лишний раз не заикаться, что у неё есть сын. Именно поэтому парень рос в изоляции, терпя отношение отца, который сошел с ума, который был помешен на музыке и на своей мечте. На своей, не на мечте Дилана.
А у Дилана и не было мечты.
Мальчик часто сидел в своей комнате. Мог сутками не притрагиваться к еде. Часами смотрел в окно, наблюдая за тем, как во дворе резвились другие дети. Он наблюдал за их общением.
К нему никогда не приходили гости на день рождение, а к годам семи они прекратили его вообще справлять. Этот день стал таким же, как и другие. Скучная череда дня и ночи, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом.
Дилан не учился в школе с другими детьми. Его учил отец, сидящий на шее у матери, которая начинала срываться. Она работала, кормила всю семью, и каждый день молилась, чтобы этот кошмар прекратился. Дилан как-то услышал её мольбы и плач.
Ему было девять. И он уже был один.
Авария была началом. Началом другой жизни, в которой нет ни матери, ни отца. Но как бы далеко ты не ушел, как бы сильно не скрывал своих скелетов, ты и твое прошлое - нераздельны. От памяти, от воспоминаний не избавиться.
От себя не избавиться.
В этом доме о его заболевании знали взрослые, но после догадалась и Зои. Чертова Зои, которую он начинал ненавидеть все сильнее, с каждым годом.
А Чарли не знала. Она была единственным человеком, который не знал его. Поэтому и общение с ней было иным. Её отношение было другим.
Все боялись Дилана, остерегались его, а она могла спокойно плюнуть любые слова ему в лицо.
Такая настоящая. Такая живая. Никакой фальши. Никакого притворства.
А теперь Чарли знает. Черт, теперь она станет такой, как все.
Дилан не хочет этого.
Поэтому он зол, поэтому хочет разнести все вокруг. Жаждет видеть корчащееся от дикой боли лицо Зои.
И девушка чувствует это. Она пытается загородить Чарли.
Один удар. Один синяк. И Дилана здесь не будет. Её мать не потерпит такого отношения к своей дочери.