VITA BREVIS. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину
Шрифт:
— Двенадцать тысяч песо, — сказал я.
Эта сумма составляла почти сто тысяч норвежских крон, которые были бы заплачены за нечто, возможно, вообще не представлявшее никакой культурной ценности. Но я — любопытен, и я не первый человек на свете, заплативший дорогую цену за своё любопытство. Читая «Исповедь» Августина ещё много лет тому назад, я уже тогда пытался поставить себя на место этой его возлюбленной. А взгляд Августина на любовные отношения между мужчиной и женщиной оставил неизмеримо глубокие следы в моей душе.
Книготорговец принял моё предложение, он пошёл на уступки и ответил:
— Думаю, разумнее всего рассматривать эту сделку как своего рода рискованное предприятие.
Я тряхнул головой, так как не понял, что он имел в виду.
Тогда он пояснил:
—
Сняв копию с кредитной карточки, он с грустным выражением лица сказал:
— Я сам даже не прочитал эту рукопись. Через несколько дней цена бы её либо во много раз увеличилась, либо я швырнул бы коробку вон в ту корзинку!
Я бросил взгляд на стоявшую в стороне корзинку — она была полна старых картонных папок. На ценнике, торчавшем из корзинки, значилось: «2 песо».
Но всё-таки самую лучшую сделку совершил я! «Codex Floriae» ныне датирован концом XVI века; чрезвычайно достоверно также то, что начертан он в Аргентине.
Под большим вопросом лишь одно: существовал ли на самом деле старинный пергамент, списком которого является «Codex Floriae».
Лично я больше не сомневаюсь, что письмо — подлинное и что оно, стало быть, в конце концов принадлежит перу многолетней сожительницы Августина. Мне кажется почти невозможным даже предположить, что оно сочинено в Аргентине в конце XVII столетия. Тогда, несмотря на всё, проще представить себе, что письмо это действительно относится к эпохе Августина. И синтаксис, и лексика в рукописи словно бы вычеканены во времена поздней античности: ведь письму Флории присущи как чувственность, так и почти безрассудно-отчаянная религиозная рефлексия.
Осенью 1995 года я взял с собой рукопись в Рим, чтобы передать её в библиотеку Ватикана для более тщательного анализа. Меж тем большой помощи оттуда я не получил. Напротив, Ватикан упорно утверждает, что его библиотека никогда не получала «Codex Floriae». Меня это не удивляет, хотя я, ничуть не колеблясь, уверен, что «Codex Floriae» принадлежит католической церкви. Естественно, я позаботился о том, чтобы снять фотокопию с рукописи, а весной 1996 года попытался облечь письмо в норвежское речевое одеяние. Что касается цитат из «Исповеди» Августина, приводимых в письме, я всё же предпочёл придерживаться выдающегося норвежского перевода первых десяти книг этого произведения (в серии Torleif Dahls Kulturbibliotek, Aschehoug, 1992 [12] ).
12
«Библиотека культуры» Турлейфа Даля, изд-во «Аскехоуг», 1992 (норв.).
Перевод письма потребовал не знающего себе равных труда, он был настоящей головоломкой.
Не в меньшей степени из-за того, что в рукописи отсутствовала пагинация. Одновременно труд этот оказался необычайно полезным, так как появился повод освежить старые познания в латинском языке, некогда приобретённые в школе при кафедральном соборе [13] в Осло (1968–1971).
Не раз я с благодарностью вспоминал своего старого учителя латинского языка, лектора [14] Оскара Фьелля.
13
Высшая школа при кафедральном соборе. Первоначально была предназначена для воспитания будущих священников.
14
Преподаватель (лектор). Обычно — филолог (норв.).
Любопытно, что старые спряжения и склонения крепко, словно вбитые гвоздями, сидят у тебя в памяти! В этом есть какое-то колдовство! Однако же без благожелательной помощи Эйвина Андерсена перевод был бы всё равно невозможен. Спасибо за поощрение, за добрые слова и добрые советы Тронну Бергу Эриксену, Эгилю Краггеруду, Эйвину Нурдевалю и Кари Вогт.
Ничто не принесло бы мне большей радости, нежели то, что это издание «Codex Floriae» было бы вознаграждено обновлением интереса к латинскому языку и к классической культуре в целом.
VITA BREVIS [15]
I
Флория Эмилия шлёт привет Аврелию Августину,
ВПРОЧЕМ, весьма странно приветствовать тебя столь официально. Ибо в прежние времена, давным-давно, я написала бы лишь «моему милому игривому шалуну Аврелию». Но уже более десяти лет минуло с тех пор, как ты обнимал меня, и многое изменилось.
Пишу тебе, потому что мой духовный пастырь в Карфагене дал мне почитать твою исповедь. Он полагал, что твои книги признаний могут послужить назидательным чтением для такой женщины, как я. Будучи катехуменом {1} [16] , я каким-то образом уже много лет принадлежала к здешней церковной общине, но я, Аврелий, не дозволяю себя окрестить, хотя ни назаретянин [17] и ни четыре Евангельских Писания [18] не мешают мне это сделать, но окрестить себя я всё равно не дозволяю.
15
Жизнь коротка (лат.).
16
Если язычник желал перейти в христианство, то над ним совершали определённую церемонию: священник осенял его крестом, возлагая на него руки, и давал ему крупицу соли со словами: «Прими соль мудрости, вводим с миром в жизнь вечную». После этого он был «оглашенным» — катехуменом ( греч.: устно наставлять). Если катехумен хотел затем креститься, то он «давал своё имя», и его в начале Великого поста вносили в список желающих креститься. Крещение происходило на Пасхальной неделе.
17
Имеется в виду Иисус из Назарета. Назарет — город в Галилее, откуда была родом Мария — мать Иисуса Христа и её муж Иосиф. Назарет — место рождения Христа. Назаретянами называли также первых христиан.
18
Речь идёт о четырёх Евангельских Писаниях, вошедших в Новый Завет: Евангелия от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна. Это раннехристианские сочинения, повествующие о земной жизни Иисуса Христа. Церковь приписывала эти канонические благовествования апостолам или их ученикам.
В Шестой книге твоей «Исповеди» ты пишешь: «Оторвана была от меня, как препятствие к супружеству, та, с которой я уже давно жил. Сердце моё, приросшее к ней, разрезали, и оно кровоточило. Она вернулась в Африку, дав Тебе {2} обет — не знать никакого другого мужчину, и оставив со мной моего незаконного сына, прижитого с ней» {3} [19] .
Приятно, что ты по-прежнему помнишь, как тесно мы оба были некогда связаны друг с другом. Ты знаешь, что в нашем единении было нечто большее, нежели в мимолётных отношениях сожителей, которые обычно бывают у мужчины до женитьбы. Мы жили более двенадцати лет, сохраняя верность друг другу, и у нас родился сын. Не так уж редко случалось, что люди, которых мы встречали, считали нас законными мужем и женой. И тебе, Аврелий, это было по душе, мне кажется, ты даже чуточку гордился этим, а ведь есть множество мужчин, что стыдятся своих жён. Помнишь, как однажды мы вдвоём переходили реку Арно?
19
«Исповедь», с. 137–138.
Но внезапно ты остановил меня на мосту, положив руку на моё плечо. А потом что-то сказал. Помнишь?
Множество раз ты признаёшься в своей «Исповеди», что через многое ты перескакиваешь, а кое-что и вовсе позабыл. Поэтому прости меня за то, что я помогу тебе восстановить несколько важных эпизодов.
Это правда, я дала клятву — никогда не знать никакого другого мужчину. Но произнесла я эту клятву не Богу! Не ты ли просил меня дать эту клятву тебе! Я полагаю совершенно определённо, что так оно и было, ведь клятва эта была моим единственным утешением, когда я в одиночестве ехала домой из Милана {4} [20] . Значит, ты по-прежнему — хотя бы немного — заботился обо мне. Быть может, Моника {5} опомнится, быть может, мы снова обнимем друг друга! Ведь не просят же сохранять верность ту женщину, что отталкивают в ненависти или лютом гневе.
20
Название «Медиолан» постоянно употребляет в своей книге «Исповедь» и Аврелий Августин.