Vita Vulgaris. Жизнь обыкновенная. Том 1
Шрифт:
– Только ты на улице шарик не отпускай, а то он в небо улетит.
Антон, конечно, решил проверить, и выпустил верёвочку из рук. Шарик взмыл в воздух.
– Мама, достань шарик!
– Как же я его достану, он уже высоко. Я же тебе говорила, что он в небо улетит.
Сын мой разревелся, и горько всхлипывая и заикаясь, произнёс:
– Отвин… отвинтите не-е-е-бо!
Все мои попытки успокоить сына ни к чему не привели. Плакать и требовать отвинтить небо он прекратил только тогда, когда у него иссякли последние
Тупое упрямство, является продолжением детского, когда уже взрослый человек требует, чтобы ему отвинтили небо, и никак не может понять, что небо привинчено намертво.
Третий вид упрямства, хохлятский, коренным образом отличается как от детского, так и от тупого тем, что упрямец требует отвинтить небо, прекрасно зная, что этого сделать нельзя. Но самое главное отличие заключается в том, что даже когда "упрямцу по-киевски" уже не нужно, чтобы небо отвинтили, он всё равно будет настаивать на этой операции.
«Поспорили чоловик с жинкой (муж с женой), как правильно надо говорить: «стрижено» или «голено». Муж настаивает на «голено», жена – на «стрижено». Весь день спорили, разругались вдрызг. «Стрижено, нет голено, стрижено, нет голено…». Наконец, муж не выдержал, сгрёб жену в охапку и выбросил в реку. Жена тонет, уже с головой под воду ушла, и тут над водой появляется рука и двумя пальцами двигает, как будто это ножницы, которыми она стрижёт». (Украинская байка)
Упрямство мамы, умной и зрелой женщины, было, несомненно, хохлятским.
Никогда не забуду один случай, произошедший уже на нашей новой квартире в ведомственном доме, построенном на том самом пустыре, который мне снился засыпанным солью. Дом строил техникум, все будущие жильцы должны были отработать определённое количество часов на стройке в качестве чернорабочих. Несмотря на всеобщий энтузиазм будущих жильцов и их ударный труд, дом строился пять лет, и был сдан в эксплуатацию в 1961 году.
Настал торжественный момент вселения. Мы получили двухкомнатную малогабаритку на последнем, четвёртом, этаже. Пятнадцатиметровую гостиную заняли родители, а девятиметровую спальню отвели нам с Жанкой и бабушке. В спальню поместились всего две кровати и мамина ножная швейная машинка, купленная её отцом ещё в двадцатых годах. Как и в старой квартире, нам с Жанкой пришлось спать вместе, но мы всё равно были счастливы – квартира со всеми удобствами! Так вот, мама заметила, что окно спальни плохо прокрашено, и велела отцу исправить недостаток. На следующий день папа принёс кисти и краску и собрался устранять недоделки. Окно было двойным, таким как сейчас стеклопакеты делают. Свинчено оно было намертво большими грубыми шурупами. Папа решил окно не развинчивать, тем более что внутри оно было прокрашено вполне прилично. Решить-то решил, но как всегда,
– Катерина, иди сюда!
– Ну, что ещё?
– Я думаю покрасить только снаружи.
– Как это только снаружи?!
Я вижу, что папа уже слегка заводится, но старается отвечать спокойно:
– Потому что внутри нормально покрашено.
– Да какой, нормально! Крась и внутри и снаружи.
Папа в сердцах бросает кисть на швейную машинку. Мне, как всегда, папу жалко, я на его стороне:
– Мама, ты, наверное, не поняла. Папа имел в виду не красить внутри между створками. Там и так хорошо прокрашено!
Вижу, что мама поняла свою ошибку – она, действительно, подумала, что он хочет покрасить окно только со стороны улицы. Казалось бы – согласись, что не так поняла, и инцидент будет исчерпан. Но не тут-то было! Чтобы мама признала свою неправоту! Да ни за что!
– Всё я прекрасно поняла! Пусть красит везде!
Я чувствую, что сейчас взорвусь:
– Мама, ну, зачем внутри красить! Ты же сама видишь, что неправа! – кричу я, негодуя и заливаясь слезами.
– Мне будет неприятно, если он внутри не покрасит! – изрекает мама.
Ну, это уж слишком.
– Ты просто упрямая хохлушка! – воплю я и выбегаю из комнаты.
За «хохлушку» мама меня не ругала – это и было её признанием своей неправоты.
А однажды, это было в том году, когда в космос полетели два космонавта, Беляев и Леонов, мы с мамой поспорили, доведя друг друга до белого каления:
Я обратила внимание на то, что в газете «Правда» на одной фотографии Леонов сидит слева, а Беляев справа, подписана же фотография была наоборот – Беляев и Леонов:
– Смотри, мам, это Леонов, а это Беляев, а подписано наоборот.
– Почему наоборот? Правильно подписано.
– Да нет, посмотри же – на отдельные портреты. Вот Леонов, а вот Беляев, а на этой фотографии Леонов слева, а не справа!
– Ничего подобного! Если написано сначала Беляев, значит слева Беляев!
– Мама, неужели ты не видишь! Посмотри у Леонова ухо такое, а у Беляева такое. Теперь посмотри здесь! Носы сравни! Неужели ты не видишь, что это Леонов, а не Беляев?!
– Ничего подобного, это Беляев!
Я продолжала проводить сравнительную экспертизу, привлекая в качестве доказательства фотографии космонавтов из «Комсомолки» и «Известий», но мама упорно отказывалась признать очевидное. Спор наш так и остался неразрешённым ко взаимному неудовлетворению. Я, конечно, могла и не спорить по такому ничтожному поводу – мудрый человек на моём месте так бы и поступил, но, такой уж у меня характер: не терплю, когда чёрное называют белым. Бывает, конечно, что и я эти цвета путаю, но сказать оппоненту «ты прав» мне всё-таки легче, чем маме. Недаром я хохлушка только наполовину.