Витающие в облаках
Шрифт:
– Только не спрашивайте, как мне удалось его заначить, – сказал Чик.
– Как вам удалось его заначить? – немедленно спросила Терри.
– Иди нафиг. – Чик запихал все обратно в бардачок, кроме пирожных, которые разделил между сидящими в машине.
– Так, значит, Чик, вы служили в полиции? – спросил профессор Кузенс, а затем обернулся к нам, ухмыльнулся и сказал: – «Легавый», верно? – будто мы нуждались в переводе.
По словам Чика, не самого надежного из рассказчиков, он был детективом-инспектором до некоего недоразумения, которое случилось на отпуске в Лансароте и из-за которого он попал в беду.
– Если бы стерва не разевала пасть, все бы обошлось, –
«Стерва», как выяснилось, жила сейчас в Эрроле, в новом доме – этот дом служил любовным гнездышком ей и ее новому «хахалю», который, как утверждал Чик, находился у нее на содержании, а с девяти до пяти оценивал потери для страховой компании. Чик злобно отрапортовал, что у содержанца густая шевелюра и новенький ярко-желтый «Форд-капри 3000» и он считает себя пупом земли. Стерва, содержанец и сраные сопляки вступили в заговор с целью погубить и разорить его, Чика.
– Собачья жизнь у вас, Чик, – сказал профессор Кузенс и сочувственно похлопал Чика по волосатой руке.
Чик отдернул руку и невнятно буркнул что-то про голубеньких. Я не могла не заметить, что у Чика брови почти срослись на переносице – верный признак волка-оборотня. Во всяком случае, так говорила мне Нора.
– Толкните меня, если глаз за что-нибудь зацепится, – сказал Чик.
Профессора передернуло, а Чик, кажется, тут же уснул. Скоро и сам профессор захрапел на переднем сиденье. Взглянув на Терри, я увидела, что она впала в свою обычную нарколепсию. Я развлекалась, наблюдая за чинной пригородной жизнью – матери толкали коляски, старушки подметали дорожки перед домом. Через полчаса из дома, за которым мы должны были следить, вышла женщина. В ней не было ничего от блудницы Иезавели, – наоборот, она выглядела, если можно так выразиться, замечательно обыкновенной. Лет тридцати, с короткими каштановыми волосами, в неприметном плаще. В руке она держала обычную сумку, с какими ходят в магазин. Казалось, она собирается по хозяйственным делам, а вовсе не к любовнику на тайную встречу. Она поздоровалась с другой женщиной, выгуливающей лабрадора, а потом села в «хиллмен-имп», припаркованный у бордюра, и уехала. Я не стала будить Чика. Решила, что эта женщина имеет право ездить куда надо без помех со стороны совершенно незнакомых людей. (Впрочем, разве бывают частично незнакомые люди?)
Чик вдруг хрюкнул, посмотрел на часы и сказал:
– Ну хватит. Пора ужинать. Фиш-энд-чипс, а?
И тут я поняла, кого он мне напоминает. Как Призрак Грядущего Рождества, Чик был вылитый Боб – каким он будет в этом возрасте.
Чик завел мотор, и Терри приняла неловкую позу манекена для аварийных испытаний. Мы остановились у первой же лавочки, где продавали рыбу с жареной картошкой, и профессор сказал:
– Позвольте мне заплатить! Я так прекрасно провел время!
– Очень любезно с вашей стороны, Гавриил, – сказал Чик, преисполнясь дружелюбия при виде чужого бумажника. – В таком случае возьмите мне двойную рыбу.
– Это в противоположность… очень одинокой рыбе? – туманно переспросил профессор.
– Ха, ха, ха, блин, – сказал Чик и засунул в рот маринованное яйцо целиком.
Я думала, что мы теперь поедем домой, но Чик, не доезжая моста, вдруг свернул в Ньюпорт-на-Тее и остановился на какой-то улице напротив подъездной дорожки к дому. Дорожка изгибалась и скрывалась в лавровых зарослях. Через некоторое время с нее выехала машина – тот же самый «хиллмен-имп», с той же непримечательной женщиной за рулем. Может быть, Чик задействовал нечто вроде шестого чувства, вместо того чтобы просто следовать за объектом. Женщина уехала в направлении
– Кто-нибудь знакомый? – сочувственно спросил профессор Кузенс, кивнув на катафалк.
– Не близко, – равнодушно ответил Чик.
Мы двинулись прочь – медленно, будто следуя за катафалком, – и я заметила вывеску у самого начала дорожки: «Якорная стоянка. Дом вдали от дома. Резиденция для пожилых людей».
Я сообщила профессору Кузенсу, что здесь живет мать Арчи Маккью.
– Правда? Вот уж не подумал бы, что у него есть мать, – отозвался он.
Перед круговой развязкой у въезда на мост я увидела на обочине голосующую фигуру в капюшоне.
– У нас нет места, – запротестовала Терри, когда Чик притормозил.
Автостопщик, скрытый капюшоном, подбежал к задней двери «кортины». Он был похож на зловещую фигуру из городских баек – однажды водитель подобрал автостопщика, а тот убил всех, кто был в машине, а потом поехал дальше с полным багажником трупов, а потом подобрал красивую девушку, которая голосовала на дороге, потому что ее бросил парень, а ей надо было добраться до дому, и т. д. и т. п. Меня удивило, что из Чика так неожиданно забил фонтан «молока сердечных чувств», но, может быть, он узнал юную и невинную версию себя, ибо это оказался не кто иной, как…
– Боб! – воскликнула я.
– Засуньте его в багажник, – торопливо сказала Терри, но было поздно.
Боб уже втискивался рядом со мной – к особенному возмущению пса, который понимал, что в «кортину» столько народу не влезет. Когда мы наконец расселись, пес оказался у Терри на коленях, – возможно, лучше было бы наоборот, так как он несколько превосходил ее размерами.
– Что ты тут вообще делаешь? – спросила я у Боба.
– Я у тебя то же самое могу спросить, – неинформативно ответил он.
Оказалось, что он ехал в Балниддри поотвисать с Робином, сел не на тот автобус и вместо Балниддри оказался в неведомых дебрях Файфа.
– Сбой транспортера, – объяснил он, ныряя глубоко в карман пальто и извлекая оттуда шоколадный батончик.
Мы уже почти пересекли мост. Под нами текла река Тей цвета мокрого грифеля. Данди все приближался. Профессор Кузенс удовлетворенно вздохнул и сказал:
– Вот это денек выдался.
– Он еще не кончился, – поправил Чик.
Катафалк оказался на месте гораздо раньше нас, так как Чик явно не знал понятия «кратчайший путь» и по прибытии в Данди отклонялся от курса еще несколько раз. Он заезжал в лавчонки букмекеров, в «Золотую сковороду» за пиццей, жаренной во фритюре, и так далее. Наконец «кортина» остановилась, въехав двумя колесами на тротуар, у бара «Феникс», недалеко от того места, где сбила пса. Профессор Кузенс взглянул на вывеску, гласящую «Испей, чтобы преодолеть ума смятенье» (очень маловероятная перспектива, на мой взгляд), и задумчиво сказал Чику на своем странном шотландском:
– Пойдем изопьем расстанную, а?
Но Чик уже выскочил из машины, перебежал Нижнюю улицу и взлетел по ступенькам к дверям католической церкви.
– Куда он делся? – пробормотал профессор, вглядываясь в залитое дождем стекло.
– В церковь. Кажется, он пошел в церковь, – осмелилась предположить я.
– А я бы его не принял за верующего, – вслух размышлял профессор, – хотя он весьма склонен к философии, а?
У церкви стоял катафалк. Конечно, они все с виду одинаковые, но мне показалось – тот самый, от «Якорной стоянки».