Витим золотой
Шрифт:
В конечном счете его советы и задуманные им меры были правлением «Ленского товарищества» приняты. Объявление окружного инженера было размножено и расклеено на самых видных местах.
Рабочие реагировали на него весьма своеобразно. Объявление мгновенно исчезло со стен, так быстро, как будто его и не вывешивали. Александрову пришлось связаться со стачечным комитетом. Встреча была назначена в народном Доме. По поручению центрального стачечного комитета туда прибыли Ромуальд Зелионко, Петр Корнеев, Ипполит Попов и несколько рабочих. Александров явился в сопровождении горного исправника Галкина
– Это не уступки, а обглоданная кость, – сказал Зелионко. – Вы отлично понимаете, что все это пустой звук. В одной строке администрация обещает не принуждать женщин, а в другой, чуть пониже, отменяет.
– Вы ведь только что уверяли нас, что ваши желания обусловлены честностью, чувством уважения к нашим женщинам, к матерям, – подхватил Ипполит Попов. – И тут же пытаетесь обмануть. Как это, однако, получается?
Александров молчал. Ворочая тонкой шеей, чувствовал, как ворот мундира жжет ему затылок.
– А потом, по какому праву, господин окружной инженер, вы считаете стачечный период законченным, – продолжал Зелионко. – Это решает стачечный комитет. Вы ведь не входили с ним в контакт?
– Не имел такого намерения, – проворчал Александров, сдерживая закипавшее в нем бешенство. – Лишая меня права называть вещи своими именами, вы придаете забастовке политический характер! – не выдержал Александров. Фраза была явно провокационной.
– Можете думать, как вам будет угодно, – спокойно заявил Зелионко.
– Вы окрашиваете ее в свой красный цвет, служащий для правительства некоторым предупреждением…
– Я считал вас, господин окружной, гораздо умнее. Разрешите откланяться, – сказал Зелионко.
– Вы не хотите со мной разговаривать? – звонко выкрикнул Александров.
– Так разговаривают только жандармы, – крикнул рабочий Петр Корнеев.
Делегация удалилась.
– Хорошо. Теперь мы начнем разговаривать с вами на другом языке! – кивнул им вслед горный исправник.
В тот же день обозленный отпором рабочих окружной инженер по всем приискам дал следующее объявление:
«Так как приисковые рабочие «Ленского товарищества» по моему требованию и предложению в назначенный срок к работе не приступили, то с этого момента они подлежат ответственности по статье 367 Уголовного уложения (заключение в тюрьме), те же из них, которые возбуждают рабочих к продолжению стачки, будут ответствовать по пункту 3 статьи 125 того же уложения (заключение в правительственном доме или заключение в крепости). О чем объявляю рабочим во всеобщее сведение.
И. об. окружного инженера Витимского горного округа окружной инженер Олекминского горного округа П. Александров».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
С момента начала забастовки Теппан встречался с Александровым почти каждый день. Частые встречи вызывались сложившейся на приисках обстановкой. Все официальные переговоры с рабочими, с администрацией, а также и с полицией непосредственно вел окружной инженер. У главного управляющего стало зарождаться и постепенно расти уважение к его, казалось, неистощимой энергии, а самое важное, к той решительности,
После неудачного разговора с делегатами от рабочих снова собрались в кабинете Теппана.
– Что вы намерены, господин окружной инженер, предпринять дальше? – спросил горный исправник Галкин. Он настаивал перед администрацией на применении жестких мер, вплоть до вызова воинской команды. Его постоянно наводил на эту мысль ротмистр Трещенков. Оба они ненавидели рабочих и в то же время боялись их. Стачка с каждым днем принимала все более грозный размах. Появились десятки большевистских агитаторов. Они были смелы, дерзки, их влияние на рабочих усиливалось с каждым днем. Полиция скрывала от администрации и высшего начальства, что забастовщики останавливают поезда, делают осмотр в вагонах, ищут штрейкбрехеров и полицейских агентов.
– Надо что-то решать, господа! – поглядывая поочередно на всех, произнес Теппан. Он понимал, что сейчас его администраторский ореол изрядно поблек, и не знал, как и чем его подкрепить.
– С этими скотами ни о чем договориться невозможно! – злобно проговорил окружной инженер.
– И что же вы можете нам рекомендовать? – быстро спросил Теппан.
– Я рекомендую штыки, – не задумываясь, ответил Александров.
В кабинете наступила тишина. Даже слышно было, как дышит жандармский ротмистр Трещенков и как поскрипывает его белая портупея.
– Да-а-с! – Горный исправник развел руками. Дело медленно, но верно приближалось к кровавой развязке.
Меры, которые рекомендовал предпринять окружной инженер, как понимал Теппан, были чрезвычайно жестоки, но… У него внезапно возникло желание прослыть твердым в своих решениях, да и момент для подкрепления своего пошатнувшегося престижа был подходящим. Именно в эту напряженную минуту главный управляющий бросил свою самую чудовищную и позорную фразу:
– Для защиты интересов любезной империи и его величества, – проговорил он со швабской надменностью, – а также интересов моего уважаемого правления, мне кажется, можно убить полсотни этих свиней и даже больше! Мы сделаем это, а потом начнем рассчитывать всех смутьянов и выгонять вон из казарм!
Эту гнуснейшую мысль Трещенков и Галкин проглотили без всякого смущения. Только окружной инженер Александров был несколько удивлен проявлением со стороны Теппана верноподданнических чувств, высказанных в столь неожиданной форме. Эта фраза гвоздем засела у Петра Никифоровича в башке. Впоследствии не кто иной, как он, статский советник Александров, чтобы как-то выгородить себя, преподнесет следственной комиссии произнесенную Теппаном фразу на золотом блюде… Но это будет потом, когда лужи рабочей крови будут засыпаны опилками, а на кладбище вырастут кресты из могучего таежного пихтача. А теперь он, Петр Александров, окружной инженер, вместе с горным исправником призвали в кабинет Теппана испуганного необычным приглашением телеграфиста и продиктовали на имя иркутского губернатора Бантыша следующую телеграмму: