Витпанк
Шрифт:
Именно более или менее — до тех пор, пока кто-нибудь не решит, что все эти деревья должны что-то значить, и не приостановится, чтобы увидеть лес. Я нисколько не сомневался, что в этой революции, как и во всех прочих, имеется свой процент любителей считать деревья.
Впрочем, должен признаться, что к концу второй недели я уже довольно сильно нервничал. Приятно думать, что знаешь свое дело и что результат твоей затеи вполне предсказуем в пределах твоего опыта. Однако любое дело несет в себе опасность полного провала — а если бы рухнуло это дело… Думать об этом было невыносимо.
Так что я был более чем немного испуган, когда однажды поздно вечером Абален
— Нам нужно уходить, вам и мне, — сказал он.
— Куда уходить? — спросил я. Я не ожидал снова увидеть его — собственно, я надеялся прочитать в следующей пачке коммунарских пресс-релизов его некролог.
— Позже объясню. Только возьмите свой блокнот. — Он отключил мой электронный блокнот от питания, отсоединил кабели и вручил его мне. — Он нам понадобится, чтобы пройти через заставы.
— Через заставы?
— Не разыгрывайте болвана; делайте, как я сказал! — В Абалене, по-видимому, проснулся буржуа-солдафон, которого я всегда в нем и подозревал. — Мне еще нужно кое-что сделать. Встретимся в вестибюле через пять минут. И лучше будьте там, Розен, или я позабочусь, чтобы вас пристрелили.
Как правило, я не так уж медленно соображаю. Полагаю, только полная уверенность, что я покончил с Абаленом, помешала мне сразу понять, что произошло на самом деле: этот мерзавец как-то пронюхал, что ему собираются предъявить обвинение, и решил убраться подальше от своих fr`eres, пока они не отделили его голову от плеч… или каким еще там образом они отправляли на тот свет тех, кто больше не удовлетворял представлениям Коммуны о проецировании прошлого в будущее.
Впрочем, я оставался вне игры не более чем какую-нибудь минуту. Мой род занятий приучает думать на ногах, и я оказался на своих почти мгновенно. Я проскользнул в кабинет Абалена и принялся распихивать себе по карманам все, что лежало на поверхности, не забыв прихватить и его электронный блокнот — он, разумеется, был заперт, но в моей голове быстро складывался план, как с этим справиться.
Мой костюм, должно быть, выглядел немного встопорщенным, когда я вышел в вестибюль; однако fr`eres по большей части не очень хорошо разбирались в портновском искусстве, так что я не был удивлен тем, что никто не заметил моих оттопыривающихся карманов.
— Что случилось? — спросил я Абалена, как только мы оказались снаружи и зашагали по полимерным плиткам мостовой. Он повернул на север — очевидно, направляясь к фешенебельным северо-восточным arrondissements, где пока что господствовали бланки.
— Один друг намекнул, что мне собираются предъявить обвинение перед Центральным Комитетом, — ответил он. — Разумеется, в таких случаях об оправдании не может быть и речи.
— Разумеется, — сказал я.
— Впрочем, человек на таком положении, как мое, неизбежно должен возбуждать зависть у многих. Так что, оправдают меня или нет, я вполне уверен, что если я позволю себе быть вызванным, дело вряд ли кончится для меня добром. Поэтому я с сожалением должен оставить свою службу революции и Коммуне. Им не повезло.
— А зачем вам я? — я на всякий случай засунул руки в карманы, чтобы у Абалена не возникло излишнего любопытства относительно их формы.
— Но мне казалось, что вам не терпится вернуться домой. — Абален изобразил углом рта легкую сочувственную moue [41] , и я едва удержался от того, чтобы не ударить его ногой в пах. — Ну и кроме того, разумеется, monsieur
— Разумеется.
41
Гримасу (фр.).
Абален, как обычно, летел на гребне волны, опережая весть о предъявленном ему обвинении. Его небрежного взмаха было достаточно, чтобы нас пропускали сквозь всевозможные КПП и заставы, попадавшиеся на нашем пути через коммунарскую зону — здесь никому еще не сообщили, что теперь он является врагом революции. Я начинал жалеть, что не распространял свою дезинформацию несколько более широко.
— Вы не хотите рассказать мне, что вы собираетесь делать? — спросил я у него, когда мы миновали еще одну группу значительно-немногословных fr`eres. — А то я чувствую себя как человек, которому предлагают вкладывать деньги, не дав даже посмотреть на проспекты.
— Капиталистический юмор. Смешно, — отозвался он. — В общем-то все довольно просто. Мы направляемся к заставе на относительно стабильной части фронта. Я говорю с патрулями с нашей стороны, то есть со стороны Коммуны. Мы с вами направляемся на небольшую рекогносцировку. Как только мы проходим нашу заставу, мы ныряем прочь из виду, приближаемся к передовой линии бланков с другого направления, и здесь уже вы обеспечиваете мне проход в бланкский сектор. Просто, не так ли?
— А каким образом я сыграю свою роль в этом хитроумном плане?
— Терпение, старина. Терпение. Когда придет время, я все вам объясню, но не прежде.
Я пожал плечами. Вопрос стоял не в том, собирается ли Абален убрать меня, но лишь, когда и как он намеревается это сделать. Ощущая на поясе тяжесть его блокнота, я лишь надеялся, что он дождется того момента, когда мы доберемся до бланкских застав — и тогда я смогу удивить его прежде, чем он удивит меня.
Судя по виду заставы, линия фронта здесь не изменялась в течение нескольких недель, а может быть, и месяцев. На колючей проволоке скопился налет грязи и голубиного помета, чего в более активных частях города попросту не увидишь. У ног апатичных fr`eres– патрульных вились собаки; ни одного силового панциря видно не было. Кто-то из них либертизировал где-то терминал видеолотереи и установил его прямо на наблюдательном пункте, к которому тащил меня Абален. В приемной щели терминала торчала аннулированная карта, позволявшая играть бесплатно, но вместе с тем исключавшая возможность выигрыша; и пока Абален что-то неспешно врал лейтенанту, я подошел к группе скучающих fr`eres, наблюдавших за символами, которые в бессмысленной последовательности мелькали на экране. Глядя на всю эту мразь, скопившуюся здесь в углу, невозможно было поверить, что существуют такие районы Пари, где из человеческих тел и зданий вырываются куски для того, чтобы самый бессмысленный в мире проект реконструкции мог двигаться своим отвратительным ходом.
— Нам пора, — раздался позади меня голос Абалена. — Надеюсь, вы сумеете оторвать себя от этого волнующего занятия?
Я проглотил просившийся на язык ответ и повернулся, чтобы следовать за ним. Он даже не соизволил подождать меня, и мне пришлось пуститься рысцой, чтобы его нагнать. Мы нырнули в какое-то здание и спустились в подвал, где провели несколько неприятных секунд в темном, сыром туннеле, возродившем кошмары моего краткого пребывания в роли поджариваемой электрическим током лабораторной крысы, прежде чем появиться среди развалин старой станции метро. Мне показалось, что я увидел в отдалении вспышку света. Что это, оптический прицел?