Витражи
Шрифт:
– Ладно, - решил я, - я тебя перемещу, - ехать сегодня на автобусах мне не хотелось. Я пользовался ими исключительно, чтобы лечить людей, но это требует больших затрат энергии, а она мне сегодня пригодится для борьбы с новоявленным ученичком.
– Нет, - заартачился Стас.
– Почему?
– Это неприятно…
Он не закончил фразы, потому что я потерял терпение, с этим типом можно спорить до бесконечности, а если делать это в офисе, того и гляди, Красов придумает новое садистское поручение. Так что я перенес Стаса Коротким путем без предупреждения. Он только и успел ойкнуть, как мы оказались в
– Насилие!
– заорал он, рванувшись от меня.
– Я же сказал, что не хочу!
– Наши желания ничего не значат, - равнодушно сказал я, - не маленький, мог бы и знать.
– Что это значит?
– насупился он.
– То, что ни один ты не хочешь быть магом…
Он выпучил на меня глазищи, наверное, он считал себя единственным и неповторимым, ан нет, не вышло.
– …Но от своего предназначения не уйти, иначе это может стоить другим жизни.
– Какое мне дело до других?
Я не ответил, этого не объяснишь. Впрочем, чего я хочу? Я дошел до этого в двадцать, то есть, будучи на четыре с лишним года старше Стаса.
– Есть хочешь?
– поинтересовался я.
– Хочу, - не хотя признался он.
– Отлично, - я позвал его на кухню, - заодно с холодильным познакомлю.
Мальчишка был не просто странным, он был каким-то диким. У меня создалось такое впечатление, что с ним в жизни никто по-человечески не обращался. Это было необычно. Неужели никто? Да так не бывает. Или все-таки случается?… Я не понимал, и, если честно, мне не особо хотелось понять, будь моя воля, я бы вообще не связывался с этим пацаном. Но его поведение меня удивляло. Он вел себя как дикий зверь, пойманный в клетку, зверь, привыкший выживать в одиночестве, часто нуждающийся в помощи, но никогда и ни за что не принимающий ее от других, потому что боялся подвоха.
Я раздобыл ему кое-какой еды под руководством опытного исследователя простора холодильника Кости и поставил тарелку и кружку на стол.
Стас посмотрел на меня недоверчиво, но все-таки сел за стол и принялся за еду. А я отошел к окну и оперся о подоконник.
Похоже, Красов наконец-то отомстил мне за свое унижение и за мое вечное непослушание - мне предстояла колоссальная работа с этим парнем. Вот именно, что не над этим парнем, а вместе с ним, иначе ничего не выйдет, ведь потому Петр Иванович и не добился успеха, потому что пытался лепить из Стаса мага, словно тот был пластилином. Нет, этот мальчишка не пластилин, и даже не глина, его нельзя переделать по своей воле, но без его согласия, такой, как он будет брыкаться до последнего, пока не перестанет чувствовать на себе чье-то давление. Красов считает, что мы похожи, возможно, но между нами существует одно крайне важное различие: да, в свои пятнадцать я был неуправляем, может, даже больше, чем он, но я всегда доверял людям. Я верил своим родным, я ни на миг не сомневался в своих друзьях… Я еще не читал Стасово досье, но уже точно знал, что я там прочту в первых же строках - "сирота". Те, у кого есть или хотя бы была семья, так себя не ведут. Я тоже сирота, но детство я провел с родителями, а потом под нежной заботой бабушки. Жаль ли мне было Стаса? Нет, жалость здесь была определенно не нужна, подход к этому человеку крылся не в ней, впрочем, я еще не знал в чем.
– Ты всегда такой?
– как бы, между
Он поднял на меня глаза, но прежде, чем что-то сказать, прожевал то, что успел засунуть в рот. У меня создалось такое впечатление, что будь у него салфетка, он бы даже промокнул губы. Да уж, странное сочетание: уличная грубость в разговоре и поведение по всем правилам за столом. Правилам, которые выполняет один из десяти, вот я, например, частенько что-то болтаю с набитым ртом, хотя и знаю, что это не прилично, и никогда себе не позволю ничего подобного в обществе.
– Какой?
– подозрительно поинтересовался он.
Я ответил, не задумываясь ни на секунду:
– Нелюдимый.
– Всегда, - так же, не задумываясь, ответил Стас.
Я внимательно смотрел на него, пытаясь понять, кто же он на самом деле. Уж точно не тот, кем хочет казаться.
– Почему?
– Не все ли равно? Красову вот все равно почему, ему главное, чтобы я перестал быть таким.
– Ну, - я пожал плечами, - во-первых, я не Красов, а во-вторых, я дико любопытный.
Я думал, что он ничего не ответит, но ошибся, по-моему, действия этого парня вообще невозможно предугадать.
– Мне так нравится, - сказал он.
– Ты, кажется, мой новый учитель, а не психиатр. Будь уверен, психиатры со мной уже работали.
– Серьезно?
– не поверил я. Стас, конечно, странный, но не настолько же.
– А то, - на его губах появилась самодовольная усмешка, - в детдоме решили, вдруг я псих.
– И?
– Справку о невменяемости мне не дали.
– Хотя ты старался, - сам не знаю, почему я это сказал. Я вдруг представил Стаса, забирающегося на стол, разбрасывающего бумаги и орущего: "Да! Мы, психи, такие! Мы буйные!"
– Старался, - кивнул он.
– Откуда ты знаешь?
– Догадался. Я поступил бы так же. Из принципа, наверное, считают ненормальным, вот и буду таким. Только психиатр, видимо, оказался профессионалом, и объяснил, что ты просто придуриваешься, не так ли?
Стас надулся, моя прозорливость ему явно не понравилась.
Он отодвинул от себя чашку:
– Я наелся.
Ясненько, переводим тему разговора. Нет уж, мы тоже так умеем, не пройдет.
– Думаешь, волку-одиночке живется проще?
– Чего пристал?!
– вспыхнул он.
– Я задал вопрос.
– Да, я считаю, что лучше быть волком-одиночкой, чем стадной овцой.
Ага, очевидно, он полагал, что сейчас я начну блеять, что я и остальные не овцы и тому подобное, но я даже не подумал говорить нечто подобное, я ведь действительно не менее упрямый. Не хотим говорить, не хотим открываться - и не надо, все правильно, рано еще.
– Пошли, - позвал я, - покажу комнату, в которой ты будешь жить.
– А ты один тут живешь?
– спросил он.
Да, этот аспект был самым сложным, конечно, Лена меня любит и понимает, но не факт, что она без возмущений воспримет, что я притащил кого-то в дом, не предупредив.
– С женой.
Брови Стаса встали даже не домиком, а прямо-таки Белым домом.
– Ты женат?
– изумился он.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать пять.
– Обрекать себя узами брака раньше тридцати?!
– Эй!
– возмутился я.
– Ты не пускаешь меня в свою жизнь, и не надо, но будь добр, не лезь в мою.