Витторио-вампир
Шрифт:
Я с трудом очнулся и увидел, что сижу, скрестив ноги, на ковре. Пытаясь окончательно прийти в себя, я принялся растирать шею и одновременно в растерянности оглядывался вокруг в поисках оружия, которое у меня отняли. Однако голова вновь закружилась, я потерял равновесие и упал навзничь.
Откуда-то издалека снизу по-прежнему лились звуки музыки, мелодия все время повторялась, и это однообразие наводило тоску. Точнее, мелодии как таковой не было вовсе – лишь приглушенная барабанная дробь и высокие завывания рожковых.
Я взглянул вверх. Несомненно, во всем чувствуется французский
Во всем ощущалась атмосфера древности – словно передо мной была одна из иллюстраций, часто встречающихся в старинных рукописных книгах: придворный поэт нараспев читает какое-нибудь удручающе скучное и утомительное произведение вроде «Романа о Розе» или сказки о плутоватом Рейнеке-Лисе.
Окно было задрапировано синим атласом, затканным геральдическими лилиями – символом французской монархии. Высокий дверной проем, как и та часть оконной рамы, которую я мог разглядеть лежа, были украшены кое-где осыпавшейся от времени филигранью. Все застекленные шкафчики были позолочены и расписаны во французском стиле – надуманном и застывшем. Я обернулся.
У меня за спиной стояли два человека в длинных окровавленных блузах с толстыми кольчужными рукавами. Они сняли остроконечные шлемы и уставились на меня ледяными светлыми глазами – два внушительных бородача с обнаженными головами. На их грубой бледной коже играли блики света.
А рядом стояла Урсула, словно оправленный в серебро драгоценный камень на фоне тьмы. Складки ее платья мягко ниспадали от завышенной линии талии – тоже французская мода, как будто предо мной явилась принцесса из какого-то давно переставшего существовать королевства. Низкое декольте роскошного корсажа из расшитого цветами красного с золотом бархата почти до самых сосков обнажало белоснежную грудь.
За столом на изогнутом в форме буквы «Х» стуле сидел Старейший. Первое впечатление, создавшееся у меня, когда он возник в освещенном проеме, не обмануло: возраст его действительно был весьма и весьма преклонным. Столь же мертвенно-бледное, что и у других, лицо казалось одновременно и прекрасным, и чудовищным.
Вдоль всех стен комнаты на цепях висели турецкие светильники, от которых струился аромат роз и летних лугов, не имеющий ничего общего с запахом, ассоциирующимся у нас с чем-то раскаленным или горящим. Яркий свет пламени, шедший из их глубины, нестерпимо резал глаза.
Лысая голова Старейшего своим безобразием напомнила мне выкопанную луковицу ириса, с которой срезали все корни и перевернули вверх тормашками. Однако в эту «луковицу» были вставлены два блестящих серых глаза и безвольный, нерешительный рот с тонкими, мрачно сжатыми губами.
– Итак… – спокойным тоном обратился он ко мне, приподняв бровь, о присутствии которой на лице можно было догадаться лишь по тонкой дугообразной морщинке на белоснежной коже, равно как щеки обозначались двумя более заметными вертикальными. – Оcознаешь ли ты,
– Надеюсь, мне это удалось.
С трудом встав на ноги, я вновь едва не потерял равновесие.
Урсула кинулась было ко мне, но резко остановилась и отступила назад, как будто поняв, что нарушает правила приличия.
Я выпрямился и бросил на нее исполненный ненависти взгляд, затем обернулся к лысому Старейшему, взиравшему на меня с невозмутимым спокойствием.
– Не желаешь ли взглянуть на результат твоего поступка? – спросил он меня.
– Разве я обязан? – возразил я, хотя уже успел все увидеть.
Светловолосый негодяй, запихнувший мои тело и душу в матерчатый мешок, лежал на огромном столе, стоявшем на возвышении слева от меня. Мертвый! Да, я расплатился сполна!
Неподвижное туловище казалось сморщенным, конечности искривились, словно сломавшись под тяжестью тела, а обескровленная голова с широко открытыми глазами и пятнами запекшейся крови покоилась возле уродливого обрубка шеи. Какое удовольствие я испытывал! Я смотрел на совершенно белую руку, свесившуюся с края стола и походившую на неведомое морское создание, выброшенное на песчаный берег и иссушенное нещадно палившим солнцем.
– Превосходно! – воскликнул я. – Этот человек осмелился похитить меня, доставил сюда силой, а теперь он мертв. Благодарю вас за то, что позволили мне убедиться в его смерти. – Я взглянул на Старейшего. – Моя честь требовала от меня этого, о меньшем не могло быть и речи. А кого еще вы похитили из города? Старика, разрывавшего на себе рубашку? Родившегося недоношенным ребенка? Они отдают вам всех, кто слаб, дряхл, немощен – словом, неполноценен в том или ином смысле. А вы? Что вы предоставляете взамен?
– Полно тебе, успокойся, юноша, – снисходительно произнес Старейший. – Мне и без того ясно, что твоя доблесть выходит за рамки чести и здравого смысла.
– Нет, неправда! Ваши прегрешения передо мной требуют, чтобы я сражался с вами до последнего вздоха – с каждым из вас.
Я обернулся к раскрытой двери. Упорно не прекращавшаяся, назойливая музыка доводила меня до изнеможения, а от всего, что со мной произошло за последнее время, голова просто шла кругом.
– Почему снизу доносится такой невообразимый шум? Это что, кровожадная расправа?
Трое бородачей расхохотались.
– Ну, можно сказать, ты недалек от истины, – пророкотал один из них глубоким басом. – Мы представляем Двор Рубинового Грааля – так нас называют. Однако мы предпочитаем, чтобы ты использовал латинское или французское наименование – как произносим его мы сами и как надлежит произносить.
– Двор Рубинового Грааля? – недоуменно переспросил я. – Кровопийцы, тунеядцы, кровососы, пьяницы – вот вы кто! Что такое «Рубиновый Грааль»? Кровь?
Я старался воссоздать в памяти то ощущение, которое испытывал каждый раз, когда она впивалась зубами мне в шею, но не поддаваться при этом завораживающей силе сопутствовавшего укусу видения… Тщетно! Меня неотступно преследовало захватывающее воспоминание, уносящее в сказочную даль, – восхитительное воспоминание о цветущих лугах и прикосновениях ее нежных грудей.