Витторио-вампир
Шрифт:
– Это не просто кровь, это вино, и притом доброе вино, – заверила меня старуха. – Пей его, мой мальчик, и вся боль уйдет, ты не будешь ее чувствовать. Ведь они скоро убьют тебя. На самом деле все не столь ужасно.
Я понял это, когда снова стемнело. Я перевернулся.
Наконец я смог полностью раскрыть глаза, и они уже не болели, как днем.
Значит, все это время, от восхода до заката солнца, я провел в опьяненном, отупляющем и ужасном состоянии. Я покорился их замыслам. Я был беспомощен, когда стоило попытаться призвать к мятежу этих людей, совершенно не способных
– Проснись, мой мальчик. Голос дьявола.
– Они хотят тебя этой ночью.
– Интересно, кому и зачем я понадобился? – спросил я, поднимая голову.
Факелы пылали. Все вокруг сияло и сверкало, а сверху доносился шелест листвы и острый запах апельсиновых деревьев. Весь мир был соткан из пляшущих языков пламени и завораживающего узора из черных листьев. Весь мир состоял из голода и жажды.
Варево кипело, и этот запах поглощал все другие. Я открыл рот, чтобы меня покормили еще, хотя поблизости никого не было.
– Я покормлю тебя, – произнес дьявольский голос. – Но ты должен сесть – тебя нужно умыть. Сегодня ночью тебе следует хорошо выглядеть.
– Зачем это? – сказал я. – Все они умерли.
– Кто?
– Моя семья.
– Здесь нет никаких семей. Здесь есть Двор Рубинового Грааля. Ты – собственность Властителя Двора. А теперь тебя надо подготовить.
– Для чего меня надо подготовить?
– Для мессы, тебе нужно туда явиться. Вставай, – сказал усталым голосом демон, наклонившись ко мне. Он опирался на свою метлу, непокорные кудри шапкой обрамляли лицо. – Ну вставай же, мальчик. Ты им нужен. Уже почти полночь.
– Нет, нет, полночь еще не настала, не может быть! – вскричал я. – Нет!
– Не пугайся, – равнодушно произнес он. – Это бесполезно.
– Но ты не понимаешь. Все дело в потере времени, в потере смысла, в утрате тех часов, когда мое сердце билось, а мозг спал! Я ничего не боюсь, ты, ничтожный бес!
Он прижал меня спиной к сену и принялся умывать.
– Вот так, потерпи, ты просто красавчик! Они всегда приносят в жертву таких, как ты. Ты силен, у тебя великолепное сложение, красивое лицо. Взгляни на себя: неудивительно, что госпожа Урсула мечтает о тебе и плачет. Они увели ее отсюда.
– Ах, но я тоже мечтаю о ней… – проговорил я.
Неужто я разговаривал с этим чудовищным служителем так, словно мы с ним были закадычными приятелями? Куда исчезла вся роскошная паутина, сплетенная из моих сновидений, – громадное, блистающее великолепие?
– Ты можешь разговаривать со мной, почему бы и нет? – сказал он. – Ты умрешь счастливым, мой красивый господин. И ты побываешь в нашей церкви, сияющей огнями, и на мессе. Тебя принесут в жертву.
– Но я мечтаю о той луговине. Я видел что-то на том лугу. Нет, то была не Урсула.
Я разговаривал сам с собой, с собственным околдованным рассудком, уговаривал собственный ум, чтобы заставить его слушать.
– Я видел кого-то на лугу, кого-то столь… Я не могу…
– Ты сам доставляешь себе мучительные переживания, – успокаивающе
Должно быть, должно быть, должно быть…
– Ты слышишь? – спросил он.
– Я ничего не слышу.
– Это бой часов, они отбили третью четверть часа. Скоро начнется месса. Не обращай внимания на шум. Это кричат остальные, тоже предназначенные для жертвоприношения. Пусть тебя не беспокоят эти вульгарные завывания. Обычная история.
Глава 8. Реквием, или священное жертвоприношение во время Темной Мессы
Могла ли существовать в мире церковь более прекрасная, чем эта? Мог ли когда-либо великолепнее выглядеть белый мрамор, на фоне которого так восхитительно смотрелись нетленная позолота изысканных завитушек и причудливых извилистых украшений и стрельчатые окна, освещенные извне неистовым пламенем, доводившим шлифованные грани толстого цветного стекла до изумительного совершенства драгоценных камней? Казалось, эти сияющие фрагменты в целом составляют некие удивительные священные фигуры и сюжеты.
Но на самом деле эти витражные изображения вовсе не были священными.
Я стоял на хорах, нависавших над вестибюлем, и разглядывал центральный неф и алтарь в дальнем конце церкви. Я снова оказался в окружении зловещих и царственно выглядящих господ, которые, крепко держа меня за руки, тем самым выказывали свою неистовую преданность долгу.
Рассудок мой прояснился, но витал где-то далеко. Они еще раз отерли влажной тканью мой лоб. Вода была холодной, словно ее брали из какого-то горного потока, питавшегося тающим снегом.
Ослабленный лихорадкой, я тем не менее видел все, что происходило вокруг.
Я видел демонов, изображенных на сверкающих окнах, столь же искусно составленных из кусочков стекла красного, золотого и синего цвета, как любое изображение ангела или святого. Я видел их лица, видел, как злобно они всматриваются в прихожан, эти чудовищные твари с паутинообразными перепончатыми крыльями и когтистыми руками.
Внизу, вдоль центрального нефа, по обеим его сторонам, собрались подданные великого Двора в прекрасных одеяниях темно-красного цвета. Они стояли, обратив лица к высокому алтарю за длинной, богато украшенной резьбой широкой решеткой.
Свод за алтарем был весь расписан странными изображениями. Бесы, пляшущие в аду, грациозно извивающиеся между языками пламени, словно блаженствовали, купаясь в сверкающем блеске, а над ними золотой лентой вились слова святого Фомы Аквинского, столь запомнившиеся мне в пору учения. Но эти языки пламени не свидетельствовали о присутствии истинного огня – они знаменовали лишь отречение от Бога, хотя даже само слово «отречение» было заменено латинским словом «свобода».
«Свобода» – это слово было вырезано по-латыни на высоких беломраморных стенах, на фризах, огибающих балконы, расположенные на боковых стенах церкви, на том же уровне, что и хоры, на которых находился в тот момент я. На этих балконах разместилась сейчас большая часть Двора.