Витязь без шкуры
Шрифт:
– Что? – вскрикнула Анжела. – Где она?
– Да уж забрали ее, соскребли с асфальта болезную. Только что врачи уехали.
У Анжелы прямо ноги подкосились.
– Дядя Володя, как же это произошло?
– Врачи сказали, такое бывает. У человека от горя крыша едет. А Люда дочь потеряла. Врачи, как про Динку услышали, так сразу и сказали, это от горя она из окна выбросилась. Не справилась, выходит, со своим горем, такие вот дела.
Дядя Володя монотонно бубнил одни и те же фразы себе под нос. Он все-таки был чуточку пьян, а может, находился в шоке. Или то и другое вместе.
Но
– Дядя Володя, расскажите все как было!
– Так нечего тут особо рассказывать-то. Выпала.
– Тетя Люда дома одна была?
– А с кем же ей там быть? Одна. Я в магазин ходил. Как раз домой возвращался, по двору шел, пивка бутылочку себе взял, беленькая в авоське у меня была, иду себе, жизнью наслаждаюсь, представляю, как сейчас за помин грешной Динкиной души выпью, а она вдруг прямо передо мной как… хрясь…
– Дина?
– Почему Дина? – рассердился дядя Володя. – Людка! Людмила Петровна наша. И главное, хоть бы звук какой подала, пока падала. Нет, молча все. Врачи говорят, это у ней от шока, такое бывает. Но им-то хорошо рассуждать, а мне каково? Прямо передо мной ведь упала, как нарочно караулила. А может, и впрямь караулила? У них вся семейка такая, могла и назло сделать. Углядела у меня бутылку в авоське и решила напоследок настроение мне испортить! Ей-то хорошо, померла быстро, а мне как с асфальта ее собрать?
– Кого собрать? – окончательно потерялась Анжела. – Тетю Люду?
– Тьфу ты! Какую еще тетю Люду? Водку! Водку-то я разбил! Как Людка у меня перед носом шмякнулась, так у меня прямо руки-ноги ослабели, авоську-то я выпустил, беленькая и разбилась. Уж я ползал-ползал, а только ничего не поделаешь, все разлилось. Была бы еще тряпка какая, собрал бы, да только задним умом все крепки. Пока я про тряпку додумался, испарилось уже все. Да и народ набежал, затоптали лужу-то. Такие вот дела.
Дядя Володя мог еще долго бормотать о разбитой водочной бутылке, гибель которой потрясла его, похоже, гораздо сильнее, нежели смерть соседки. Странно устроены люди. Жили бок о бок много лет подряд, но вот погибла Людмила Петровна, а у ее соседа только и мыслей, что об утраченной им выпивке.
Но Анжеле было некогда разбираться с самочувствием дяди Володи.
– Значит, вы были во дворе, когда произошла трагедия?
– Когда Люда из окна выпала? Да, тут я был. Говорю же, домой шел.
– А дома была одна тетя Люда?
– Ну да. Хотя…
– Что?
Дядя Володя ответил, но неохотно:
– Вроде бы темнело что-то в окне. Кухня-то у нас во двор выходит, а комнаты на улицу. Вот в кухонном окне вроде что-то мелькнуло. Темное.
– Значит, дома кто-то был?
– А я знаю? Меня дома не было. Я в магазин ходил.
– Дядя Володя, а деньги у вас откуда? Вы же говорили, что до пенсии вам еще далеко.
– Ну и что? Мне Люда сама денег дала.
– Тетя Люда? – изумилась Анжела. – Дала вам денег? Зачем?
– Так это… Чтобы я за помин души дочери ее выпил.
– Не может быть такого, – произнесла Анжела. – Тетя Люда пьянство не одобряла! Категорически!
– Верно, вечно мне мозг пилила, чтобы я трезвую жизнь вел. А тут вот сама дала. Честно, я не вру! Пятьсот
Подруги слушали рассказ дяди Володи и понимали, что история эта выглядит, мягко говоря, странно. Людмила Петровна, по отзывам людей, близко ее знавших, не была любительницей раздавать направо и налево свои кровно заработанные. Да еще на водку пьянице-соседу, с которым у нее уже много лет подряд шла затяжная коммунальная война.
И значит, единственный повод, который мог заставить Людмилу Петровну поступить подобным образом, была необходимость срочно сплавить куда-то соседа. Понимая, что, едва у него появятся деньги, пьяница тут же побежит в ближайший магазин, чтобы купить себе выпивку, она дала ему денег, чтобы какое-то время побыть одной.
Но зачем? Только лишь для того, чтобы провести последние минуты своей жизни в тишине и уединении? Или же у Людмилы Петровны была куда более веская тому причина? Что за человек был в квартире, чья тень мелькнула в окне позади выпавшей тети Люды? И если в квартире был кто-то еще помимо тети Люды, то сама ли она из окна выпала?
Что, если, спровадив своего сына шантажом добывать деньги с убийцы дочери, она решила и сама заняться той же коммерцией? Встретилась с убийцей Дины, хотела его пощипать, да только не учла, что этому преступнику легче ее просто убить, чем платить! Или сам преступник нашел женщину, которая знала адрес дома, куда ездила Дина с господином Салимом.
– Дикость какая-то! – вздохнула Леся. – Когда Алиска рассказала, что это мать Гермеса наущала шантажом заняться, я еще тогда подумала, что это дикость. Нет, не могла она поступить подобным образом! Это же была ее родная дочь!
Кира кивнула головой и прибавила:
– Не верю, что мать на смерти родного дитя наживаться станет!
Но Анжела в ответ лишь вздохнула:
– А я вот очень даже верю.
– Веришь? – удивились подруги.
– Да. Верю. Тетя Люда не была плохим человеком, просто она была… как бы это помягче выразиться… Ну, очень расчетливой.
– Хочешь сказать, что она могла устроить бизнес на смерти дочери?
– Ну, не надо утрировать. Какой тут бизнес? Тетя Люда могла рассуждать так: дочь умерла, назад ее уже не вернешь. Но она-то ведь еще жива, значит, надо извлечь максимальную пользу из ситуации. Она всегда так поступала, я ее хорошо знала, так что можете мне поверить, она бы ни минуты не колебалась, предоставься ей возможность заработать на смерти Дины. И еще считала бы потом, что дочка не зря умерла.
Слушать подобные рассуждения подругам было дико. Но Анжела говорила так, словно знала, о чем говорит.
– Ты на женщину не наговариваешь? – спросила у нее Кира с осторожностью. – Все-таки вы с покойницей не были так уж близко знакомы.
– Да-да, ты сама говорила, что с Диной в школе не дружила, сошлась с ней лишь за последние годы.
– И что? Динка в разводе три года, мы с ней тесно дружим года два с половиной… Уж нагляделась! И на нее, и на ее маму, да и на братца тоже успела посмотреть. Нет, я не говорю, что они были ужасные люди, но предприимчивость была у них просто в крови. Ну не могли они нормально общаться с людьми, всюду им цифры мерещились.